и эпохи Директории.
Впрочем, дружба с Терезией, этой Богоматерью Термидора, переживет Директорию. Конец ей положит лишь Наполеон. Он потребует ссылки «ужасной и позорной женщины». Терезия покорится судьбе без злобы, с долей меланхолического разочарования. Меланхолия всегда удачно сочеталась в ней с обходительностью. Отзвук этого настроения доносит до нас записка, посланная в 1800 году Терезией бывшей подруге, слишком быстро примирившейся с разрывом, Жозефине, жене Первого консула Французской Республики:
«Мадам де Бонапарт
в Тюильрийский дворец.
25 вандемьера IX года[7].
Гражданин Бронувиль желает проникнуть к вам, мой старинный друг. Он полагает, что мое письмо может помочь ему и окажется достаточным, чтобы заинтересовать вас в его пользу.
Разочарованная временем, обстоятельствами и вашим сердцем, я нисколько не предаюсь сладкому заблуждению, но не могу отказать в подтверждении моего сочувствия человеку, двадцать пять лет служившему правительству, человеку, потерявшему всё во время революционного кризиса. Для него это надежда на счастье, а для меня – случай напомнить вам, что моя дружба может противостоять всем испытаниям и окончится только с моей смертью.
Терезия Кабаррюс-Тальен».
Какой прием оказала Жозефина подателю этой рекомендации? Не знаем. Но, вероятно, не указала ему на дверь. Наглость (в отличие от насмешек) всегда казалась Жозефине симпатичной.
Жозефина, уже закаленная в салоне Тальен, устремилась в салон Барраса, носителя двух чинов – директора и сплетника. Сам Баррас уверяет, что вдова Богарне отправилась с Терезией туда исключительно для того, чтобы попасть в его общество. Возможно. Из-за таких пустяков Баррас врать бы не стал.
Официальный салон в Люксембургском дворце представлял собой странное место. Там играли вовсю, и бешеные ставки превращали салон в игорный дом. Там, среди развращенных аристократов, потерянных женщин и банкротов, готовились те воровские дела, «доходы от которых разделял Баррас», – как утверждает Тьебо.
Чтобы быть принятым в этом непотребном доме или, если угодно, салоне, нужно было, по словам Массона, «выставлять напоказ тело».
И Жозефина демонстрировала свое тело с откровенностью, выходящей далеко за границы приличий. «На Жозефине было платье розовое с белым, драпированное сверху донизу, со шлейфом, отделанное по подолу черной бахромой. На корсаже нет никакой косынки. Короткие рукава из черного газа. Длинные, выше локтя, перчатки орехового цвета, очень идущего этой прекрасной фиалке. Желтые сафьяновые башмаки. Чулки белые с зелеными стрелками.
Если она и носит прическу по-этрусски, украшенную лентами, то, я уверен, не для того, чтобы быть похожей на древность. Подражать моде – вот вся претензия доброй Жозефины. Но выходит само собой, что знаменитая мадам де Богарне предписывает моду».
Не знаем, откуда взялось это щегольское дезабилье, но, конечно, оно должно
17 октября 1800 г.
