которого размером и выпуклостью мог соперничать с квасным бочонком. Облысевшую голову толстяка прикрывало от солнца одно облезлое перо, на лице не было живого места, отовсюду торчали кости и щепки, кожа вокруг них лоснилась, будто смазанная лампадным маслом. Сопя и покряхтывая, он снял с плеча деревянную колоду, обтянутую грубо выделанной кожей, присел на землю, по-обезьяньи обхватил полено заскорузлыми ступнями с длинными грязными ногтями и достал из-за спины две толстые палочки, на которых были нанизаны черепа. Ромка моргнул, не поверив своим глазам! Да, черепа. Судя по форме, человеческие, а по размеру – детские?! Он аж поперхнулся и чуть не выронил оружие.
Не обращая ни на кого внимания, толстяк нежно погладил барабан по боку, отполированному множеством ладоней, и начал постукивать по нему своими ужасными палочками. Сначала совсем тихонько, потом все убыстряя и убыстряя ритм до скорости, с которой дятел долбит прогнивший ствол, выискивая толстых личинок.
Повинуясь ритму, аборигены стали вздрагивать всем телом, сначала почти незаметно, потом все сильнее и сильнее. Скоро стало казаться, что их бьет падучая. Ромка и Мирослав замерли, не в силах произнести ни слова. Они не могли оторвать взгляд от этого варварского обряда.
– Дядька Мирослав, чего это они? – спросил Ромка вполголоса. – Головами скорбны?
– Молятся, – уголками губ произнес Мирослав, озаренный внезапным пониманием. – Я что-то похожее в лесах за сарацинскими землями видал.
– А вы и у сарацинов были?! – повысил голос Ромка.
– Тихо ты, не сбивай. Люди не любят, когда им мешают обряд чинить.
Ромка замолчал и даже прикрыл ладонью рот. Аборигены меж тем довели себя до экстаза. Роняя с губ клочья пены и разбрызгивая капли пота, они подпрыгивали, высоко задирая колени, вскрикивали, некоторые падали и пытались грызть землю. Один вцепился зубами в свою палицу, оставляя на ней потеки крови из разорванных губ и десен. Толстый барабанщик закатил глаза и так самозабвенно колотил в свой барабан, что все его жирное тело ходило ходуном, как подтаявший холодец из бычьих хвостов. Воздух вырывался из могучего живота с пыхтением, перекрывающим рокот барабана и звон амулетов.
– Дядька Мирослав, а может, рванем? – не выдержал юноша. – Они уж в беспамятстве вроде.
Мирослав кивнул, внимательно огладывая туземцев и выбирая парочку пожиже, чтоб можно было раскидать их как котят и скрыться чаще.
Дикий танец внезапно прервался. Барабан стих, и толстяк бессильно уронил руки. Не размыкая круга, туземцы повалились в траву на колени и замерли, словно перед иконой.
– Сейчас есть нас будут? – шепотом спросил Ромка.
– Сплюнь, – коротко ответил Мирослав.
Индейцы начали медленно подниматься на ноги, не распрямляя при этом почтительно изогнутых спин и постоянно кланяясь, доставая до земли кончиками пальцев. «Прямо как у государя на приеме», – подумал Ромка. Но при этом они продолжали следить за каждым движением путников, не опуская копий и
