неплохо.
– В этот раз постарайтесь выбрать что-нибудь из одежды. – Папа пододвинул к нам блинчики. – Не хочу, чтобы моих детей называли белым отребьем.
Крыса разделила пачку пополам и одними губами произнесла «мобильник» – она давно мечтала заиметь телефон. А вслух сказала:
– Никто не назовет нас белым отребьем. Мы не бранимся, да и вообще мы слишком утонченные.
– Ну конечно, как я мог такое предположить! – ответил папа. – Давайте-ка завтракайте и поезжайте в город.
Ему не пришлось просить нас дважды. Мы заглотили блинчики, быстренько приняли душ и прежде, чем розовое утреннее солнце успело пожелтеть, уже крутили педали велосипедов.
– Присматривай за сестрой, Боб! – крикнул папа с крыльца.
– Ладно.
– Постарайтесь вернуться к обеду. И берегитесь педофилов!
– Если я их найду, дам тебе знать, – пообещала Крыса, не оборачиваясь.
Папа всегда велел нам беречься педофилов, хотя едва ли в Виннипеге нашелся бы хоть один. По крайней мере, я о них ничего не слышал. Но Крыса никогда не теряла бдительности – вдруг появятся? Говорю же, она немного странная.
Мы выехали с нашего участка и покатили по грунтовой дороге вдоль рельсов. Далеко впереди по полю мчался джип, поднимая длинный шлейф пыли из-под колес, а еще дальше были видны деревья, растущие у реки. Мы катили мимо полей – бурых пшеничных и желтых подсолнечных. Потом пересекли железнодорожную колею, отмечавшую середину пути от фермы до реки. Дальше шел асфальт, и мы покрыли то же расстояние в два раза быстрее.
Когда мы добрались до деревьев, солнце уже стало золотым. Пока оно мягко пригревало, но скоро его лучи высушат землю до корки. Летом Виннипег жарче Сахары, можете мне поверить.
Мы слезли с великов и пешком спустились к реке – к нашему дорогому «Марлину». Это длинная лодка с прямоугольной кормой и навесным мотором, быстрая, как ветер. По выходным мы не заводили мотор – экономили топливо. До города добирались на веслах. Я погрузил велики на борт, Крыса отвязала веревку, и мы оттолкнулись от берега.
Я вообще люблю утро, а на реке утром особенно хорошо. Река Ассинибойн была нашей Амазонкой. Иногда она и правда напоминала Амазонку – высокие деревья заслоняли солнце, кое-где его лучи пробивались сквозь кроны, и в ярких пятнах света играли бабочки. Тишину лишь изредка нарушал крик неведомой птицы – почему бы не экзотической? – да удар сомовьего хвоста по поверхности воды. Только это и плеск весел.
Я греб бесшумно, не желая нарушать безмятежности летнего утра. Зря старался – Крыса во все горло запела «Жизнь в розовом цвете» Эдит Пиаф. Раскатистое французское «р» загремело над рекой, и бабочки разлетелись, птицы умолкли, а сом ушел на дно. Я обернулся, посмотрел на маленькое личико Крысы, старательно выводящей рулады, и ничего не сказал. Обойдется. Всякий раз, когда мы плыли по реке, она распевала эту дурацкую песню – именно эту, одну и ту же, хотя знала
