в Канев из близлежащего села Козаровка сразу после свадьбы. И хотя их родители решение детей оторваться от своих корней не одобряли и даже противостояли этому, тем не менее мама и тато этот шаг сделали, избрав свой путь. Они были молоды, влюблены и счастливы, а впереди была целая жизнь. Своего жилья в городе у них не было, и первое время родители снимали крошечный угол в старом доме в конце длинной улицы. Вот туда меня и привезли из родильного дома, и именно там девочка с необычным для советских детей именем Жанна начала познавать мир. Почему именно Жанна – родители объяснить не смогли, но, вероятнее всего, они просто решили привнести в судьбу своего ребенка что-то необычное, свежее, ими неизведанное.
От комнаты, в которой тогда мы жили, запомнилось лишь ощущение сырости и полумрака из-за старых деревьев с огромными кронами, растущих перед нашими окнами, а вот высокая горка, на которую по много раз за день приходилось взбираться, осталась, пожалуй, самым отчетливым воспоминанием. Каждый раз после дождя шумные ручейки устремлялись вниз по склону, унося с собой мелкие камешки, песок и цветные разводы от бензина. Я ставила бумажный кораблик на воду и бежала за ним, пока ручей вместе с корабликом не исчезал в ближайшем овраге. Когда потоки воды стихали, в русле можно было найти настоящие сокровища: гладкие зеленые бутылочные стекла, остатки перламутровых ракушек и даже мелкие монеты. Весной на склоне вспыхивали желтые головки мать-и-мачехи, которыми я украшала песочные пасхи, а летом покачивались на ветру нежно-фиолетовые колокольчики и лазурные васильки.
Когда мама забеременела моей сестрой, стало понятно, что в крошечную комнатушку, где едва помещались старый диван и моя кроватка, втиснуться вчетвером уже не получится, и семья переехала в дом с двумя комнатами, одна из которых одновременно являлась и спальней, и кухней, и гостиной, и даже прачечной с помывочной. Дом располагался на высоком пригорке у развилки главной дороги микрорайона Костянец и казался таким ветхим, словно в нем прожило не одно поколение предков старушки, которая и сама лишь недавно в нем померла. Соломенная крыша, густо покрытая зелено-коричневым мхом, вся почернела и местами прогнила, отчего вода во время дождя капала с потолка в расставленные на полу, на столе и даже на кроватях металлические ведра и тазы. Я радостно подставляла ладошки, брызги орошали лицо и разлетались по комнате. Вода собиралась в лужицы в неровностях старого, прогнившего вишневого линолеума, сквозь дырки в нем проникала до земляного пола, который мгновенно раскисал. Глиняные стены с мышиными тоннелями покосились и потрескались, и казалось, что дом вот-вот завалится набок, крошечные окна вросли в землю, а двери давно не попадали в проемы и выполняли больше декоративную функцию. Небольшая печка с двумя конфорками, призванная готовить еду и отапливать обе комнаты, со своей задачей давно не справлялась, в доме всегда пахло сыростью, плесенью и вдобавок еще нафталином.
Первым делом тато
