им не нужно ничего объяснять, они не нудят и ничего не требуют взамен кроме пристального взгляда на экран, который действует как глоток любимого напитка…
На самом деле человек тотально одинок. Всего его поступки – попытки выбраться из глубокой пропасти отчаяния, на дне которой он одиноко свернулся клубочком. Чтобы ни делал человек – строил козни, обливал грязью за спиной, утомлял советами или приторной услужливостью и прочее, прочее, прочее, она делает только по причине жесткого непринятия одиночества, базирующегося на эгоцентризме. Последний, очевидно, был единственным надежным механизмом обеспечения выживания индивида в суровом мире животных страстей, из которого человек, вопреки семимильному научно-техническому прогрессу, выбирается крайне неторопливо…
Мы словно живём в Гудвиновском изумрудном городе, только тамошние жители носили всего лишь одни очки, создающие иллюзию действительности. А нам доводится иметь тьму очков, подменяющих правду.
Одни очки мы надеваем сами, захлебываясь самообманом по поводу любви, счастья, всеобщей свободе, заботливых властьимущих, всемогущим боженьке, входящем в наш мир исключительно чрез помпезные храмы…
Другие очки всучивают нам сидящие на троне подлецы и их свита из разношерстных тружеников теле-, радио-, пиар-, газетных поприщ..
Да что там говорить нам нравится обман…
Мы фотографируется в заведомо задуманных позах, с заготовленными жестами и улыбками…
Мы безжалостно редактируем свои снимки, убивая в них частичку жизни…
На празднествах произносим пожелания, коим вовек не сбыться, расточая вокруг фальшивые улыбки, искрясь непонятной радостью…
Начиная новые отношения, мы полагаем, что они будут длиться вечно и что мы, наконец, обрели ту самую эфемерную любовь…
Человек напоминает участника митинга, бегающего с транспарантом, пестрящим лозунгом: «ОБМАНИ МЕНЯ»!
Спрятав воскрешенные записки, на одной из полок шкафа подсобки я принялся наводить порядок в кабинете, пылинки выплясывали под моими руками, словно заправские танцоры, повинуясь воле искусного балетмейстера. Ну а не умеющие танцевать былинки, некогда бывшие частью макромира, в панике закатывались под мебель. Мне приходилось извлекать их оттуда влажной половой тряпкой, превращающей беглецов в потоки мертвой грязной жижи. Последнее явление, как по мне являло достойное резюме их жалкой, лишь кажущейся легкой жизни. Теперь после пережитого мной, возвращаясь к воспоминаниям об уборке я, дорогой читатель, кто обнаружил мои записи на пороге земель пустоши, не могу не вспоминать проклятый сад и его методичных работников.
В коридоре шум детей на переменах с завидным постоянством сменялся шумом конвейера образования. В этот день ко мне на уроки никто не приходил, замуч корректировала расписание, внося изменения в программу работы машины, стандартизирующей богорождённых, превращая их из уникальных, авторских шедевров в ширпотреб, угодный
