я.
– Музыка – это волшебство, – сказала мама.
– Любовь – это волшебство, – вставил папа.
– Кролики в шляпе – это волшебство, – поддержала родителей Робин.
– Я бы еще добавил в категорию волшебного пончики с кремом, – заметил папа.
– А как же запах новорожденного ребенка? – спросила мама.
– Котята – это волшебство! – воскликнула Робин.
– Само собой! – согласился папа, почесывая Арету за ухом. – И про собак не забывай.
Они продолжали перечислять разные вещи и после того, как я закрыл за собой дверь.
Девять
Я люблю маму с папой, да и сестру люблю почти всегда. Но последнее время они очень действуют мне на нервы.
Робин – маленький ребенок, само собой, она бывает надоедливой. Засыпает вопросами вроде «Джексон, а что будет, если собака и птица поженятся?» Или три тысячи раз подряд поет детскую песенку про автобус и его колеса, которые крутятся всю дорогу. Или берет без спроса мой скейт и делает из него машину «скорой помощи» для кукол. Все младшие сестры такие.
С родителями все еще сложнее. Мне трудно это объяснить. Они находили плюсы во всем. Да, знаю, это качество считается хорошим. Но даже когда дела шли хуже некуда – а такое случалось очень часто, – они шутили. Дурачились. Делали вид, что все замечательно.
Порой мне хотелось, чтобы ко мне относились как ко взрослому. Хотелось слышать правду, даже если она меня не обрадует. Я все понимал. Я знал куда больше, чем казалось родителям.
Но родители были оптимистами. Они смотрели на стакан с водой и всегда делали вывод, что он наполовину полон, а не пуст.
Но я совсем не такой. Ученые не могут себе позволить оптимизм или пессимизм. Они просто наблюдают за миром и отмечают все, что в нем есть. Смотрят на стакан, определяют, что воды в нем, например, сто миллилитров, – и конец разговорам.
Вот, к примеру, мой папа. В юности он заболел, и серьезно. Выяснилось, что у него рассеянный склероз. В общем-то, обычно папа чувствует себя нормально, но порой выдаются неудачные деньки, когда ему трудно передвигаться, и тогда он ходит с тростью.
Когда папа узнал про свой диагноз, он сделал вид, что это не такая уж и страшная беда, хоть ему и пришлось уйти с работы, а работал он строителем. Он сказал, что у него нет больше сил слушать звуки молотка весь день напролет. Сказал, что хочет носить чистые ботинки, а не вечно грязные, а потом написал об этом песню и назвал ее «Блюз Грязных Ботинок». Сказал, что может работать и дома, и прилепил на дверь ванной табличку с надписью: «ОФИС МИСТЕРА ТОМАСА УЭЙДА». Мама прилепила рядом еще одну табличку: «ЛУЧШЕ БЫ Я НА РЫБАЛКУ СХОДИЛ».
Вот как это было.
Порой мне хочется спросить у родителей, поправится ли папа, или почему у нас дома иногда нет еды, или отчего мы так часто ругаемся.
А еще, почему нельзя было сделать так, чтобы я оставался единственным ребенком.
Но я не спрашиваю. Больше не спрашиваю.
Прошлой
