в пределах своих пятилетних возможностей, чтобы подавить в себе жгучее желание поиграть с привлекательными, но запретными игрушками. Ее маленькое круглое личико ясно отражало мучительные попытки найти решение. Молли попыталась отвлечься, обратившись к обломкам игрушек на разрешенном столе, но быстро оставила эту тактику как безнадежную. Тогда она попробовала не смотреть на заманчивые новые игрушки, прикрыв глаза руками. Так она сидела, покачиваясь на стуле. Потом встала и обошла комнату, кусая ногти, теребя волосы и строя рожицы в зеркало. Наконец, в приступе отчаяния, Молли пустилась в долгий ролевой монолог, предостерегая себя от нарушения приказа экспериментатора. Она уговаривала себя игнорировать соблазн, поступать так, как хотят от нее взрослые. Десять мучительных минут Молли боролась со своим желанием, пока не вернулась экспериментатор и не позволила ей играть с любыми игрушками. Молли с радостью воспользовалась разрешением.
В противоположность этой экстраординарной выдержке, у большинства детей дилемма «отложенного вознаграждения» разрешается в течение нескольких секунд: не успевает экспериментатор закрыть за собой дверь, они тут же бросаются к новым игрушкам, с наслаждением и без оправданий погружаясь в игру. Почти всегда это были высокореактивные, биологически возбудимые дети, обладающие почти безграничной способностью к устойчивости перед соблазнами, к отложенному вознаграждению, самоконтролю и соблюдению границ, четко установленных авторитетным взрослым человеком. Почему так происходило и какое значение это имело для наших исследований?
Самый больной или самый здоровый
Хотя еще в начале нашего исследования мы изучили поведенческие особенности детей с высоким уровнем реакций на лабораторные стрессоры, мы начали замечать очевидный разрыв между ними и другими детьми. Выглядело это так, словно наш эксперимент подействовал как призма на луч света, разделяя детей-участников на разные «полосы» спектра нейробиологической реакции и выявляя тех, кто демонстрировал необычную, преувеличенную реакцию на несложные задания.
Теперь, разработав протокол эксперимента, мы начали использовать его для обнаружения невидимого и скрытого, а также для применения полученных в лаборатории показателей реактивности в широкомасштабных эпидемиологических исследованиях – в условиях повседневной жизни детей. В отличие от лабораторного протокола, в этих исследованиях оценивались естественные стрессоры социального окружения. Это реальная жизнь, а не лабораторные суррогаты, и стрессоры связаны с измеримыми различиями в здоровье, заболеваемости и развитии детей.
Поскольку мы хотели изучить различия реакций на стресс в реальных условиях, вначале мы отбирали детей в школах и муниципальных округах, а не в детских больницах. Группа детей – пациентов педиатров также интересна и достойна исследования, особенно в отношении
