так и не обмолвилась, лишь рукой по небосводу плеснула: мол, милый мой, хороший, догадайся сам. И словно растворилась в яркой гало-синеве: так, плеснув по воде, уходят только в открытое море, но не в замкнутое горное озеро. Да и была ли? Будто вовсе не бывало. Настоящая шамаханская не девица, но царица Олимпа: что хочу, то и ворочу!
Видения-галлюцинации императора развеялись, прекратились: Боги дали – Боги и взяли.
«А была ли Юнона? – задал себе вопрос цезарь. – Но кто-то же был! Не мальчик же и не муж!»
Галерий вспомнил, как когда-то была удивлена Божественная дама, что первой явила ему свой олимпийский лик. Может, по второму разу – это уже чересчур для могучей Богини, коли иные Боги не желают снисходить до цезаря? Западло? Она ведь до сих пор так и оставалась единственным вторично открывшимся ему, смертному, Божеством. Что-то будто подсказывало, то ли извне и свыше, то ли изнутри, но не снизу: «Ты им сам откройся, как сим-сим, отдайся, не дуйся и не стесняйся, и после этого все они тоже тебе явятся. Сами понабегут – не будешь успевать открещиваться. Открылся же ты Юноне – и она не испугалась, не побрезговала, явилась ― не запылилась, даже если это и была не она, а всего лишь насланный Гипносом или Морфеем сон. Начни хоть с Фавна, хоть с Аполлона, хоть с парнасских Муз. Откройся им! Будь проще – и Боги к тебе потянутся!»
– Зачем мне открываться Фавну или Музам, коли Юнона явилась мне второй раз, а ещё две Богини, которых я прогнал, открылись в первый? Минерва и Церера – сами, я их не звал! – в гордыне своей прокричал Галерий в небеса. Словно против чего-то или кого-то протестовал.
Вышины безмолвствовали, как иногда (а то и зачастую) это делает народ.
Четыре луны тем временем тоже разотмились, но устали и скукожились, свернувшись в одну. Следом и полный диск возвратился в образ серпа-полумесяца: словно вытянутая металлическая спираль резко сжалась и вернула свою сущность в исходное с вечера положение. Видимо, это Артемида не смела больше открыто конкурировать с Юноной, пикироваться с ней и ей противоречить. В общем, проиграла конкуренцию, обиделась и замкнулась в себе.
Краски ночи меркли и приготовились без боя уступить своё место краскам дня.
Богиня Нюкта сдвинулась с места и вознамерилась, покинув мир смертных, переместить свой энергетический сгусток в родной Тартар: она, добросовестно отстояв службу, как и другие, подустала, требовался отдых. Земная твердь имперской Малой Азии, Ближнего Востока, Запада, Африки и всей остальной Вселенной приготовилась встретить очередной единый и неделимый римский рассвет подобно тому, как в далёком грядущем его встретят всего лишь холмы Грузии. Природа, отслоняясь от плеч цезаря, постепенно начала прикрывать от него свои то ли детские, то ли древние секреты. Забрезжили признаки и призраки безжалостно надвинувшегося утра. Сказки, мифы, легенды и сны отступали.
«Со мною вот что происходит: ко мне мой старый друг не ходит, а ходят в мелкой суете разнообразные не те», – находясь в состоянии нирваны,
