в голове. Не представляю, смогу ли дать танне ответ до полудня.
Посёлок мне надоел заранее, еще до того, как я вышел из длинного деревянного дома, пахнущего теплом и дымом. Просто очередное место, где все смотрят мимо меня до тех пор, пока не поймут, что это я – хмурь… если поймут. Ведь даже в тех местах, где мы с Хрычом уже побывали, не всегда это знают. Того же похищенного ребенка в северном селении мы искали сами, без почетного сопровождения, и в результате все восторги достались Хрычу.
Люди тут выглядят вполне довольными. Сколько мы ездим по Подкамню – столько я пытаюсь понять, чем именно довольны все эти люди, живущие на земле варок и работающие на них же, не имеющие ничего своего. Живут. Рожают детей. Работают. Умирают. Варки, впрочем, их не обижают, вполне себе ценят: им, малочисленным, иначе ни за что было не обжить столько земель, не добывать столько руды, не ловить рыбы, не торговать с окрестными землями.
Войны, которые десять-пятнадцать лет назад терзали Полесье, Загорье и Порожки, почти не зацепили Подкамень. Варок не так уж много, и они слишком дорожат своими жизнями, чтобы воевать за что бы то ни было. Так что они, в отличие от всех своих соседей, даже укрепились за это время: беженцы заселяли и обрабатывали варочью землю, самые бойкие из людей создали приграничный пояс поселений, откуда гнали в шею мародеров и прочий сомнительный сброд, что просачивался через пределы.
После череды войн Подкамень еще больше окреп: разрушений там было немного, восстанавливать почти ничего не пришлось, зато работа находилась всегда, земли было вдосталь. А соседние земли, помалу отстраиваясь после усобиц, нуждались во многих вещах. И эти вещи Подкамень им охотно поставлял в обмен на то немногое, что еще можно было взять с соседей, истощенных долгими годами больших и малых войн.
– Тебе не нравится эта история, – вдруг говорит Хрыч, и я от удивления спотыкаюсь на ровном месте.
– С каких пор тебя волнует, что мне нравится?
– Как думаешь, у них всегда столько стражников на улицах? – спрашивает Хрыч вместо ответа.
Один мрак знает, как часто мне хочется тюкнуть его по затылку, забрать свой меч и пойти куда глаза глядят. Сколько можно таскаться на привязи, сколько можно жить по чужой указке, в конце-то концов?! Годы обучения были пыткой, туго свернутой в клубок, застрявшей в горле, много лет я мечтал выплюнуть эту кость – и вот теперь, когда я вышел за стены обители, меня за собой таскает Хрыч. Как самострел, который достают из чехла при надобности.
Я – наконечник стрелы. Я вершу справедливость.
И никуда я не побегу, конечно. Стать преступником, без поддержки канцелярии утратить хорошо оплачиваемую работу, лишиться пути на Хмурую сторону без Пёрышка, рецепт которого наши назида… наставники берегут пуще глаз – я не для этого столько лет надрывался. Просто это очень глупо: получать ножны с мечом от наставника лишь в какое-то неведомое «своё время», когда он сочтет, что больше ничему не может тебя научить. Это годится для воинов,
