От меня не брала, гордая.
Как-то незаметно для себя самого, я стал выше и крепче. Мама все понять не может, что со мной произошло. А Дашка молчит, ни разу не проболталась. И гордится она мной очень, я это по глазам ее вижу. Сейчас даже часто остаемся вместе репетировать, я ей с поддержками помогаю. Мелкая меня теперь балетным зовет, вот как.
Поначалу тяжело до ужаса было, орал как бешенный. Растяжки эти меня из себя выводили. Ноги постоянно дрожали, а спина-то как ныла, я прям пару раз даже проревелся в подушку. Но постепенно как-то справился, само все получаться стало. Просто мне хотелось доказать ей, что я могу быть таким же. Пусть не крутым, пусть не совсем балетным. Но таким, на которого можно посмотреть, с которым поговорить можно.
А тут на днях меня бабулька любимая огорошила. Говорит, забирают красу твою в Большой. Последнее «Озеро» завтра танцует и все…
Билеты я купил втридорога, за то теперь на второй ряд. Чуть ближе к ней. Я даже немножечко посмеивался над собой прежним. Позапрошлогодним. Тогда глаза с трудом открывал, а теперь смотрю вот, знаю каждый следующий жест, каждую позицию и движение. И от этого хорошо внутри и больно. Хорошо от того, что я как будто сам выше себя стал. А больно от того, что бессмысленно вышло все, зазря, получается.
Последнее действие. Занавес. Мы с Дашкой пошли караулить на улицу. Хоть и лето на дворе, а все равно замерзли чутка. У мелкой зубы стучали, но она все равно героически шептала: «Ничего, Сёмочка, ничего. Дождемся ее, ты только не расстраивайся, пожалуйста». Вот ведь. Чувствовала, что мне выть хочется.
Через три часа двери, наконец, открылись и повалили балетные. А потом и она вышла. Застыла, глядя на меня. Да уж, я бы давно на ее месте заявление накатал. А она все терпит. Друзья ее тоже остановились. Они постоянно надо мной ржут, я знаю.
– Снежана! – Я быстро пошел к ней, на ходу расстегивая ремень на брюках. Такого удивления на ее лице я никогда не видел. А друзья ее попросту ошалели.
– Ты чего делаешь, идиот?! – Снежана шагнула мне навстречу, но я жестом остановил ее.
Трясущимися руками я стянул штаны, оставшись в трико. Достал из заднего кармана мягкие чешки и, пнув кроссы в сторону, надел на ноги.
Она улыбнулась уголком рта. В груди потеплело, я понял, что все получится. Начал с первой позиции.
– Снеж, я обычный. Вот совсем. Не балетный, не крутой там какой-нибудь. Но ты во мне починила что-то, исправила. Мне для тебя что-то делать хочется все время, мне из-за тебя жить хочется, понимаешь? Ты не смейся, что я сейчас так волнуюсь. Я не всегда такой. Просто вот для тебя учился, учился. Не знаю, зачем, но учился. Может быть, так хоть запомнишь меня. Дурака, что втрескался в тебя по уши, а потом почти голым скакал по улице.
Голос дрожал, язык снова распух и слова с трудом складывались в предложения. Осознав, наконец, что мне нечего больше сказать, я начал прыгать, вертеться на месте, носиться из стороны в сторону. Камни больно впивались в чешки, неразогретые мышцы сводило судорогой, сухожилия тянули. Друзья ее гоготали, как сумасшедшие и снимали меня на
