сказал он, зовя Иосифа.
Не отвечая ни слова, Ксения прошла в спальню, вполне приведенную в порядок Дарьей, развившей невероятную деятельность. Здесь справедливо будет заметить, что Ричард произвел на камеристку громадное впечатление той быстротой, с какой он преобразил разгромленную дачу. А трехрублевая бумажка, сунутая им в руку, довела усердие Дарьи до апогея.
На туалете были расставлены флаконы и другие серебряные и хрустальные безделушки, а на столе горела лампа с розовым абажуром, погружавшая комнату в приятный полумрак.
Прежде чем снять дорожное платье, Ксения вынула из кармана пакет с фотографиями и любовными записками, с горечью снятые ею до этого со стены, и заперла его в туалетный ящик. Затем она надела плюшевый пеньюар с широким кружевным воротником, который чудно шел ей, и вышла в гостиную, где Ричард дожидался ее, куря сигару.
Выражение восхищения вспыхнуло в глазах молодого человека при виде Ксении, у которой волнение и смущение вызвали румянец на щеках и лихорадочный блеск в глазах. Он никак не думал, что избранница брата так прекрасна.
Но не успели молодые люди обменяться и словом, как дверь с шумом распахнулась и Иван Федорович, стремительно влетев в комнату, крепко сжал Ричарда в своих объятиях.
– Единственный друг!.. Несравненный брат!.. Как благодарить тебя за то, что ты сделал? Будто какой-то волшебник, ты превратил пустыню в очаровательный дворец. Ах! Если бы ты знал, сколько у меня было забот, сколько я попусту объездил домов и сколько перенес неприятностей, тебя просто бросило бы в дрожь. Уф!
Он в изнеможении упал на стул.
– Я весь разбит! Я думал, что у меня разольется желчь! Ехал сюда за моей бедной Ксенией, чтоб отвезти ее в гостиницу, – и вдруг нахожу здесь такой чудный сюрприз!
Иван Федорович быстро вскочил со стула, сжал Ксению в своих объятиях и громко поцеловал ее в обе щеки.
Молодая женщина не сопротивлялась поцелуям, но и не отвечала на них. Не обратив на это ни малейшего внимания, Иван Федорович, к которому уже вернулось хорошее расположение духа, обернулся к брату, нарезавшему пирог, и стал осыпать свою семью целым градом малопочтительных титулов. Он до такой степени был взбешен поступком матери, что юмористический тон, которым он говорил о бабушке и Юлии, переходил в желчный, как только он упоминал имя Клеопатры Андреевны. Однако прекрасный ужин окончательно ободрил его. Молодой человек сделался разговорчив и полон любезного внимания к жене, а когда Ричард выпил за здоровье молодых, Иван ответил громким «ура!» в честь щедрейшего и великодушнейшего из братьев, бывших и будущих.
Вечер прошел гораздо веселее, чем можно было ожидать. Даже Ксения утратила печальный и страдальческий вид. Убеждение, что в этой новой, враждебной ей семье у нее есть друг и защитник, вернуло ей спокойствие и доверие к людям. Глубокая признательность звучала
