заливаются слезами. Безразмерный гризли принадлежит ко второй категории.
– Тебе нравится? – гордо осведомляется Константин, уверенный, что я вот-вот описаюсь от восторга.
Не дожидаясь ответа, даритель изъявляет желание получить плату за свой щедрый дар и запускает ладони под мою блузку.
– Иди сюда, – бормочет он голосом героя дешевого порнофильма, – Разворачивай последний подарок.
Венец этой груды сюрпризов таится, как я подозреваю, под полосатыми семейными трусами, краешек которых уже показался из-под джинсов Дольче&Габбана. Мужчине, который не обладает ни смелостью, ни щедростью, ни красноречием, природа должна была компенсировать все эти пробелы хотя бы одним весомым достоинством. И я решаю с ним ознакомиться.
Костик не очень умело помогает мне разоблачиться и тянет за собой на раскладную кушетку. В голове жужжит рой бестолковых мыслей. В их числе гипотеза, предполагающая, что умные женщины заводят любовников помоложе не ради удобства обстановки, а ради качества секса. Константин, конечно, не на много меня моложе. Всего на год. Хотя нет, теперь на два. А это уже существенная разница. Что он там копошится? Припал нежным поцелуем к моим ребрам. Кто сказал юнцу, что ребра у женщины это эрогенная зона? Следующей жертвой шершавого языка становится мой живот. Он собрался вылизать меня с головы до ног? У меня складывается впечатление, что по мне ползает заблудившаяся виноградная улитка. Склизское земноводное спускается вниз и добирается, наконец, до того участка, где его мытарства могут принести какой-то результат. Судя по производимым движениям вряд ли положительный. Язык неожиданно уступает место носу, которым молодой любовник остервенело трется о мое самое чувствительное место. Я невольно вскрикиваю. Костик принимает этот болезненный возглас за поощрение, и принимается тереться с удвоенной силой. Я некоторое время терплю эту изощренную пытку, но когда вместо носа меня касается подбородок с двухдневной щетиной, терпение пропадает без следа, и я ору в горло.
– Прекрати! Садист поднимает на меня мокрую довольную физиономию.
– Не надо себя сдерживать, – заявляет он.
Если бы я себя не сдерживала, я бы тебя в самом начале твоих упражнений саданула бы кулаком по темечку.
– Какая ты влажненькая! – радуется умелец.
Конечно, обслюнявил всю.
– Я буду звать ее мокрой кошечкой, – продолжает разглагольствовать Константин, разглядывая меня в тусклом свете настольной лампы. Шампанское совершает сальто в моем желудке, угрожая его покинуть.
– Давай обойдемся на сей раз без семейства кошачих, – предлагаю я, с трудом подавляя рвотные позывы.
– А как же мне ее назвать?
– Никак. Заткнись и действуй.
Начинающий литератор собирается вернуться в прежнюю позицию и возобновить контакт своего лица с моим междуножьем.
– Нет. Только не это, – умоляю я.
Константин
