Не исключаю – кроме человека, никто не получит. Как он предлагает поступить с насекомыми, ясно, что же до крупных животных, конец ждёт и их, но средства более мягкие. Млекопитающих, по его плану, разделят по полу: пусть спокойно доживают свой век, но не размножаются. Или даже ещё либеральнее – перевяжут им семенные железы, пусть тогда совокупляются, сколько влезет, всё равно через несколько лет без потомства вымрут.
Боровск, 18 февраля
(продолжение предыдущего письма).
Понимаешь, Ната, Циолковский меня поразил, он ведь милый, домашний. Толстенький, в огромных роговых очках – он и в них едва видит, от того движения его мягкие, неуверенные, – а в контраст такая вера, такая увлеченность и искренность. Циолковский не сомневается, что на всё хватит двадцать-тридцать лет и по-другому коммунизм не построишь. Циолковский, Ната, мне настолько понравился, что я не удержался, рассказал, куда я иду, чего, в свою очередь, хочу, и он меня одобрил, всячески поддержал, сказал, что мы очень близки. А уже когда я прощался, заявил, что берёт на себя обязательство везде пропагандировать мою идею, будь же он моложе, сам бы ко мне присоединился. Я иду с запада на восток, а он бы пошёл из Боровска или на север, или на юг; к сожалению, из-за глаз он в собственной комнате стол не сразу находит, но душой он со мной и за меня.
Напоследок мы обнялись, и я вышел ни улицу. Городок спал, ни огонька; если бы не луна, не знаю, как бы разыскал дорогу. А так видно, будто днём. От штакетника настолько чёткие тени, что я прыгаю по ним, словно по ступенькам, как ребёнок, играю, смотрю, чтобы не промахнуться. В общем, красиво, и совершенно не хочется спать. Дошёл до избы, где уже договорился о ночлеге, но заходить не стал, просто постоял, решил ещё пройтись, и тут настроение у меня переменилось.
Мне вдруг пришло в голову, что корень, суть здесь. Не вера и атеизм, они друг с другом даже не знакомы: если прав атеизм, значит, Бога в самом деле нет, нет и разговора, а если Бог есть, об атеизме можно забыть – их спор мертвый, в нём и сегодня, и пять тысяч лет назад одно и то же: или да, или нет; борьба же, вечное противостояние идёт – церковь, конечно, права – между Богом и сатаной, между добром и злом, между Христом и антихристом. Именно они сражаются за душу Иова и за наши души. Ведь зло, сатана, не отрицает существование Бога, отнюдь, зло отрицает, что мир, созданный Господом, благ, что в Его мире можно жить без греха. То есть, строго говоря, Божий мир со всем, что в нём есть, создан разумно, справедливо. Сатана говорит, что корень зла, которое существует и которого с каждым поколением становится больше, – в Нём, в Господе. Его вину сатана разбирает очень тщательно.
В Иове много о том, что нельзя Богу возразить и остаться правым, нельзя усомниться в Его приговоре и остаться невиновным. А ведь мы точно знаем, что Иов перед Господом чист. И всё равно он должен принять наказание, как будто оно им заслужено. Книга Иова – отголосок давних споров об устройстве мира, о том, справедливо ли оно, таково ли, что добро
