вижу, что наша, деревенская, то есть по-новому – колхозница. Или ты лишенка? Наш председатель колхоза возбранил с ними даже балагурить.
– Дед, тебе, что ли, поговорить не с кем? Дай хоть мирно посидеть пять минут.
Анна сошла с дороги и почувствовала привычную траву под ногами. Дочка спала. Она уложила Нину в тенёк на копёнку сена и присела на пустой ящик, что использовался вместо табуретки. Руки нещадно ломило после долгой дороги.
– Шучу. Иди ушицы похлебай со мной. Не могу есть один, семейный я человек.
– Поем, коль не жалко, а то кишки ноют от больничной болтанки.
– Сколько вёрст до Трухачёва-то – пятнадцать или поболе будет?
– Мой мужик говорил – подальше.
Сторож снял с огня закопчённый котелок и, заглянув в шалаш, вынес две ложки и пару мисок.
– Вместо хлеба у меня, правда, сухари. Будешь?
– Угощайтесь, у меня тут есть немного ржаного, мне в больнице дали в дорогу.
Дед повернулся и, улыбаясь морщинистыми краешками губ, забурчал:
– Ты, милая, прибереги свой паёк. Дорога у тебя дальняя, да и в избе, может, шаром покати.
А сторож тем временем налил Анне полную миску пахучего варева. Уха оказалась наваристая и ароматная, с дымком, а рыбные косточки отделились от мяса. Она не узнала речную рыбу, муж её Алексей Алексеевич не был рыбаком, да и какая у них в деревне-то могла быть рыбалка – лишь только безвкусные караси в полузаросших прудах. После пресной больничной пищи ушица показалась царским угощением и напомнила о доме.
– Что сторожите-то?
– Капусту, картошку, потом там ближе к речке есть и морковка.
– Понятно. А пшеница-то в колхозе уродилась?
– Откуда на наших суглинках хлебушек! Издавна спасаемся овощами, благо Серпухов под боком, а так давно бы с голоду опухли.
– У нас тоже несладко, еле концы с концами сводим.
Они молча дохлебали ушицу, собрав со дна перловку и пшёнку. Старик, вооружившись палкой с чёрным заострённым концом, покопавшись в костерке, выкатил к ногам гостьи дюжину печёных картофелин.
– Ешь.
– Нет, а то вся перемажусь как свинья, дочь не признает.
– У меня есть водица руки помыть.
– Да не дай бог, дед, уделаюсь как замарашка.
– Не болтай, лучше ешь, у тебя дорога дальняя, енто у меня тропка довершается, петляла-петляла, вот и вывела на погост. Он тут недалече, в вершинке за деревней.
– Ты чего несёшь-то дед? Живи – небо копти.
– Молодая ты ещё – ничего не разумеешь. Дура, значит.
– Я многодетная мать, у меня шестеро детей, тоже нашёл время молодуху поучать.
Разговор прервал протяжный гудок парохода с Оки. Старик обернулся на рёв и с едва приметной грустинкой сообщил:
– Ходят у нас ещё пароходы-то: «Алексин»,
