но сказал:
– Да, Анна, так и есть. Чудны твои дела, Господи.
Гостья вымыла миски и протянула их хозяину. Сторож снова постарался завести разговор: прохожих мало, и покалякать ему было не с кем, а впереди ещё вечер и долгая августовская ночь с заморозками.
– На трудодень-то что дают в твоём колхозе?
– Да когда как, хорошо если пшеницы или гречки хоть по паре кило.
– Да у нас тоже не бог весть что. Так скоро и совсем оголодаем. Живём за счёт своего огорода, муж говорит: от картошки на спине скоро ботва вырастет.
Дед засмеялся, вновь беспечно показав беззубый рот. Анна с жалостью посмотрела на старика. Он слегка покашлял и вдруг раскаялся, что вот так перед незнакомой бабой раскрыл душу, и, чтобы как-то запутать следы, примялся причитать:
– Вот когда им надо, то могут и за месяц ентот еродром соорудить.
– Не разберу, какой такой «еродром»?
– Да ты, я посмотрю, совсем отсталая баба, с еродрома самолёты взлетают.
– А, теперь ясно, аэродром правильно. Я видала, когда с дочей шла в больницу, напротив Липиц ровняли пойму.
– Да вот, говорят, вчера уже самолёты прилетели. Сегодня вот пару раз облетали вокруг нашего моста, видать, присматривались, как бы крыльями не задеть. Да токмо нашему брату, крестьянину… тьфу, как там по новому-то, а, колхознику, досталось.
– А что стряслось-то, говори, не томи.
– Дык немец-то хитёр и приметил наших, ну и послал ероплан с бомбами. Вот в соседней Михайловке четверых крестьян, болтают, наповал убило, и одной бабе ногу оторвало. А ещё корову угробили, а куры, вот смеху-то, от адских машин летали, почитай, по всей улице.
– Вот страсть-то какая! Лучше сразу пропасть, чем всю жизнь инвалидствовать.
– Ты потому в Михайловке-то не задерживайся, а иди дальше, тебе, я гляжу, ещё дочку поднимать надо.
– Ну, дед, спасибо за обед, только вот напужал ты меня. Пойду-ка я и вправду, глядишь, до темноты и доберусь до своих, ведь по деткам соскучилась, да и мужа не сегодня завтра мобилизуют на проклятую войну, будь она неладна…
– Мужик-то того?
– Что того?
– Да ладно, не разумеешь, что ли?
– Да говорите уж, что вы всё вокруг да около.
– Не бьёт?
– Нет, он у меня тихий, напиться-то не может, а вы говорите. Потом лошадок любит, пчёлок, ведь он у нас в колхозе пасечник.
– Да, пасечники люди с душой. Почитай, баба, тебе повезло.
– Покамест не жалуюсь, но и шибко не радуюсь.
– Ну, прощевай, дочка, бог тебе в помощь.
– Прощайте, дедушка, ещё свидимся.
– Все мы когда-нибудь повидаемся…
Анна прошла ещё с половину версты, когда со стороны Серпухова
