под пулями слов,и ненависть с ядом кураре
опять забивают в ствол.
Но пусть сквозь барьеры страха
твой голос –
как времени глас!
К барьеру,
к барьеру эстрады
иди под обстрелом глаз!
К барьеру,
к барьеру страницы,
сужая обстрела кольцо!
К барьеру,
к барьеру границы –
Их ненависти в лицо!
…У изголовья – столетья.
Как лира, пастуший рожок.
«Поэты» и «пистолеты» –
рифмуются хорошо.
«Геометрия города…»
Геометрия города
окружает меня –
задыхаюсь от грохота
уходящего дня.
Опускаюсь по лестницам,
поднимаюсь по ним,
будто в мир неизвестности
я случайно проник.
Улиц ломанных линии
в два бескрайних ряда,
и летящими ливнями
над землей провода.
Крыш ребристые плоскости
и углы кирпичей,
перерезали площади
биссектрисы лучей.
Я иду коридорами
выйти в поле молю –
геометрия города
грудь сдавила мою.
Ощущение резкости
всех углов и камней…
Но частицы железа
есть, наверно, во мне.
Потому что твой грохот
и твой звонкий металл
в годы ранние, город,
мой характер ковал.
Время рушило гордые
города в прах и дым –
геометрия города
вновь росла из руин.
Камни ночь оросила,
придавив провода,
зажигает Россия
города, города…
И притихли деревни,
опустели они –
и сквозят в отдаленье
одиноко они.
Треугольники пашен
и лекала дорог…
Вышли матери наши
на заре за порог.
«Ищу могилу своего отца…»
Ищу могилу своего отца.
Читаю имена на обелисках
подолгу от начала до конца –
и не встречаю ни в одном из списков.
Трещат цикады в зарослях овса.
Ищу могилу своего отца.
Здесь 271 могила
и 30 238
за нашу землю воинов погибло
в ту грозную и огненную осень,
когда на Тульщине краснел не листопад –
кровоточили раны у солдат.
И возле каждой, онемев, стою.
Желтеют желуди в траве, как пули,
и – новобранцами – дубки в строю,
застывшие в почетном карауле.
И синевы слепящие мазки
окрест качают тихо васильки.
Не заживает боль… И, не устав,
ждут матери, солдатки и невесты
бойцов, погибших безымянно. Стал
и мой отец солдатом неизвестным.
Последнее письмо: «Вступаем в бой!»
И продолженьем
