Казалось, что земля раскололась и вот-вот разлетится на мелкие кусочки. Последовало ещё несколько чередующихся громовых раскатов. Лёвушка от нестерпимой боли в ушах зажал их ладонями и, в этот миг, его подбросило сажени на три вверх и швырнуло куда-то в сторону.
Очнувшись от того, что нечем было дышать, он с трудом приоткрыл глаза. Нестерпимая боль в голове и ушах, резь в глазах на какое-то время затмили его сознание. Машинально поведя вокруг себя рукой, он нащупал под собой мягкий мох.
Повернувшись на живот, опершись локтями о землю, Лёвушка предпринял попытку приподняться. Тело казалось налитым свинцом. Невероятных усилий стоило ему, чтобы оторвать тело от земли и привстать на колени. Очередная отчаянная попытка встать на ноги результатов не принесла. Ноги подкосились сами собой и он вновь рухнул на колени. Всё тело пронизывали озноб и тугая боль. Он беспомощно опустился на моховую подстилку и охватил голову руками, опершись локтями на колени. Ладони рук, стиснувшие лицо, скользнули вдоль него и ощутили что-то липкое и тёплое. Посмотрев на ладони, Лёвушка увидел на них следы крови.
Савелию, казалось, повезло меньше. Однако, он, шатающейся походкой, то и дело спотыкаясь и падая, уже приближался к сыну. Всё лицо его было в красно-лиловых кровоподтёках и ссадинах. Из уголков губ сочилась кровь. Правой рукой он поддерживал, по-видимому, переломанную левую руку.
Что потом говорил, о чём спрашивал его отец, Лёвушка, как не пытался, разобрать не мог. Он почти ничего не слышал. В ответ с его губ срывались только какие-то нечленораздельные слова. Ухватившись за подставленный отцом локоть, он с неимоверным усилием оторвался от земли. Мелкой дрожью от слабости тряслись коленки. Медленным, затуманенным взором, оглядываясь вокруг, он узрел печальную картину. От леса, только что окружавшего его, не осталось и следа. Почти весь он был повален более, чем за версту в южном направлении от водопада. Осталось лишь оголённое редколесье с дымящимися и пылающими вершинами. Там, где только что был водопад, лежало нагромождение камней, а речки и в помине след простыл. Землю заволакивал едкий, удушливый смрад где-то горящей тайги.
А небо было безоблачным и синим, и кругом – гнетущая, зловещая тишина. Ни крика птиц, ни шороха зверей. Откуда-то из-под стелящейся пелены дыма вынырнул Баламут, отфыркиваясь, беспрестанно тряся головой и жалобно скуля. Всё нехитрое снаряжение путников куда-то бесследно исчезло. Вместо одёжи с них свисали жалкие лохмотья.
Савелий всё говорил и говорил, указывая куда-то в сторону и поддерживая сына.
– Дедушка! – промелькнуло в Лёвушкином сознании.
Только теперь он понял, что именно силился объяснить отец, увлекая его в сторону заимки. С трудом пробирались они через дымящийся, бережно уложенный в строго параллельные линии, лесной повал, где обходя его, а где переступая и перелезая через стволы когда-то могучих, вековых кедров и лиственниц.
Добравшись до каёмки не поваленного леса с его горящими и дымящимися вершинами, они, стали углубляться в лесную чащу. Идти стало легче, но дышалось тяжело.
