Чубчик покинул пределы раскладушки и активно считал свои рёбра методом чёса.
– Что там за шум на улице, Абрамыч? – полюбопытствовал он.
– Не по тому адресу обращаешься, – прозвучало в ответ. – Посмотри сам.
– Эк вас согнуло, компанэрос! – посочувствовал Манюня. Почёсываясь и позёвывая, подошёл к открытому окну.
С высоты второго этажа хорошо просматривалось шествие небольшой процессии – преимущественно из представительниц слабого, но такого прекрасного пола, – следовавшей по обочине проезжей части дороги. На самых её задворках семенила неуклюжая фигура древнего, но ещё довольно-таки энергичного старикана, бывшего компартийца, а ныне – общительного общественника, занимающегося на общих началах общими вопросами.
Процессию возглавляла дородная дама бальзаковского возраста. В холёных руках её красовался небольших размеров плакат, гласивший
«Каждому телесериалу по концу!!!»,
поясняющий рядовому обывателю, что перед ним – представители общества любителей телесериалов. Как следовало из других плакатов, они, любители, были крайне возмущены бесконечностью телесериалов, их кровавыми разборками.
Следовавшие за предводительницей другие общественницы – две худосочные особы, – с гордо поднятыми головами несли развёрнутый транспарант с надписью:
«Лучше уж ничего,
чем всего понемногу,
но без конца».
Процессия завершалась плакатом:
«Не позволим!
No passaran!».
– Делать им что ли больше нечего? – проворчал Бабэльмандебский, крадучись к окну косинусом, а разгибаясь подле него отрезком прямой. – Ба-а, знакомые всё лица! – можно было прочесть на его лице. Он знал почти всё население города, пофамильно, а его знала почти каждая дворовая собака.
Жил Иван Абрамович бобылём, в двухкомнатной квартире, во втором этаже старинного жилого здания. Квартира досталась ему в наследство от матушки. Отца своего он вовсе не помнил. А воспитала его, как любил он говаривать, детская комната. Когда его спрашивали, женат ли, отвечал, что был, да весь вышел. Жена с двумя детьми покинула его по причине наличия взаимной перпендикулярности взглядов на жизнь. С собой она прихватила почти всё, что могло двигаться, и перебралась к другу детства Ромуальду Шаловливому. С ним она дружила с незапамятных времён непорочного детства.
Кем только не приходилось ему работать и служить за всю свою жизнь. Был он и мальчиком на побегушках, и грузчиком, швейцаром, и официантом, продавцом, и театральным работником – осветителем. О своей жизни он распространялся с большой неохотой, отделываясь, как правило, безобидной шуткой:
– То – не жизнь, а сплошные многоточия!
Последним местом его работы был производственный кооператив закрытого типа «Эй ухнем!». Тот поставлял свою продукцию в городской мебельный магазин «С лёгким стулом!» открытого акционерного
