Так что прошу любить и жаловать, несмотря на наш непрезентабельный вид. Простота манер, скромность, отрешённость – наиболее характерные черты, свойственные молодым титанам изобразительного искусства и философическим, жизнеутверждающим натурам. А удел гения – прижизненная нищета и непризнание…
В воздухе повисла временная пауза, воспользовавшись которой Бабэльмандебский успел шепнуть на ухо Кочергину-Бомбзловскому:
– Послушай, Монблан Аристархович! Не откажи в любезности, одолжи, брат, на правах старой дружбы, пару сотенных: полное безденежье. При случае, верну.
– Изволь, Иван Абрамыч! Для лучшего друга – всегда. – Он извлёк откуда-то внушительных размеров портмоне, отсчитал пять сотенных и сунул их в руку просителя. – На! Вернёшь, когда посчитаешь нужным… Да, вот ещё что. Сегодня у меня в двадцать нуль-нуль намечается небольшая вечеринка. Собирается, так скть, местный бомонд. Приходи, батенька, и друга своего прихвати. Только уж приоденьтесь, приведите себя в божеский вид, а то смотреть на вас противно. Вот вам визитные карточки. Всё, пошёл, меня дама ждёт.
Иван Абрамыч стоял как вкопанный, с открытым ртом, и смотрел вслед удалявшемуся под своды увесилительного заведения – под-ручку с прекрасной особой, – старинному другу, до недавнего времени такому же бессребренику, как и он сам, а теперь, видимо, умело вписавшемуся в удачливейший зигзаг судьбы. Швейцар же удалился величественной походкой с горделиво поднятой головой, с подобающим достоинством захлопнув за собой парадные двери.
Понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя.
– Ну и дела-а! – стряхнув оцепенение, наконец-то выдавил из себя Бабэльмандебский. – Уму непостежимо! Монблан, в таких видах, при таких обстоятельствах и возможностях… Он ли это?
Иван Абрамыч отлично знавал и Павлину и Монблана Аристарховича ещё по работе в городском музыкально-драматическом театре, где когда-то служил театральным осветителем. Первая порхала балериной, числившейся в примах. Кочергин-Бомбзловский, прозябавший в артистах второй весовой категории, подвизался там же, на главных второстепенных ролях в амплуа третьих любовников. В спектаклях, «на стороне», ему любезно доверяли играть роль «колобка» и «ветра в поле». Но…когда это было! Монблан давно уже расстался с театром и года три-четыре пропадал неведомо где.
Павлина?.. А что – Павлина! Это она сейчас такая гладкая уважительно-предупредительная. С её уст, казалось, так и готова была сорваться фраза: «Мне так хорошо, что даже плохо!». Кстати, любимым её изречением было: «Испытываю необходимость питать пристрастие к отвращению!». А это ведь по её милости, его – Ивана Абрамовича Бабэльмандебского вытурили из театра: во время спектакля посветил, видите ли, не туда, куда надо. Павлина раскапризничалась, закатила истерику, симулировала обморок. Результат: его попёрли из храма Мельпомены и Терпсихоры в три шеи, без отпускных и выходного пособия.
В этом году у Павлины последний театральный сезон. Годы! Как-никак, тридцать пять стукнуло. Уже
