следующему. Поймав «на мушку прицела» предполагаемого спутника жизни, она тут же преграждала ему дорогу. Удерживая под мышкой деловую кожаную папку, опустив очки на самый кончик носа и глядя поверх них, в упор, на собеседника – встав к нему в полоборота, слегка откинув голову в правый бок, а левую ногу в воздух и несколько назад, – она спрашивала: «А не были бы вы столь любезны, уважаемый, взять на себя труд сообщить одинокой женщине, где тут у вас находится научная библиотэка?» Последнее слово она произносила через букву «э» с волжским напевом. В результате ответа на подобный вопрос Марфа однажды даже чуть не забеременела. Но всё, слава Богу, обошлось. Теперь она стала более осмотрительной и требовательной как к себе, так и к будущим претендентам на её сердце. Всё, хватит!
Где-то в глубине залы, за отдельным столиком, неясно просматривались фигуры безудержного рассказчика неприличных анекдотов Стопкина-Рюмашевича и его закадычного друга, эстонского молдаванина грузинского происхождения из Канады, Гиви Кальвэ. Они сосредоточенно фуршетились, молча разговаривая с осетром и бутылкой водки.
– Смотрите, смотрите! – зашушукались где-то сзади. – Тур-Буяновский со своей Партией Ильиничной Коммунистической (в народе бытовало сокращённое – со своей ПИКой). Ишь, рыжие-бесстыжие!
Ни для кого не составляло большого секрета, что её он любил сильней, чем собственную жену, но любил как-то особенно, исподтишка. Как-то раз он даже признался, сказав: «Каюсь! Жене своей я изменяю частенько, но отечеству – никогда!».
Радостно промчался, весь сверкая и роняя за собой искры, известный повеса и сердцеед Сапфир Алмазов. Он преследовал захлёбывавшуюся от смеха и счастья молоденькую Увертюру Какис-Ляписову, модистку из дамского салона «Фигли-Мигли» госпожи Иродиады Фритьюр.
Все находились в состоянии беспробудного веселья. По лицам блуждала одна приятность. Переполненные впечатлениями от всего увиденного и услышанного, приятели решили выйти на двор. Вышли на веранду. Воздух был пропитан запахами бразильского кофе, духов «Виолет де парм» и гаванской сигары. К ним примешивались аромат цветов и запахи трав. По пути друзья мельком успели услышать и узнать, что, оказывается, тёмной личностью называют негра, и о том, что произошло, когда Соня Айсберг направилась к Шлагбауму, чтобы дать Маху. Всё это было очень свежо и забавно. Друзья недоумевали, особенно Манюня:
– Куда это мы с вами попали, а, Иван Абрамыч? – задавался он вопросом. – Это прям какой-то театр абсурда.
Тот и сам толком ничего не понимал, теряясь в догадках, хотя просветление постепенно начинало овладевать всем его существом. Они вышли на веранду. Вечер был чудесен. Всё небо было усеяно звёздным бисером и полная луна бросала бледные, колеблющиеся блики на их лица.
– Граф Бан де Роль и маркиз Подитуда! – пробивался голос дворецкого сквозь шум голосов и приглушённые звуки «Ноктюрна» Шопена.
– Даже и не знаю, что тебе
