меня делать. Мне приходилось каждые два часа просыпаться, чтобы сцедить молоко. Также они сказали, что назначат моей девочке докорм смесью из бутылочки, что свело меня с ума сразу, потому что всю мою жизнь мне твердили: грудное молоко – хорошо, смесь – плохо. Я психовала, выматывалась, тревожилась, злилась, но сильнее всего ощущала собственную ненормальность – как будто бросила своего ребёнка на произвол судьбы в первый же день его жизни. Той ночью я сцеживалась под стоны незнакомой соседки в углу палаты, и бормотала себе под нос: «Нэт, это просто ад».
Я думала, станет лучше, когда мы вернёмся домой. Не стало. Дочка плакала всю ночь напролёт. Я тоже плакала всю ночь напролёт. Я почти не спала. Я чувствовала, что совсем одна. Муж был рядом, но я всё равно чувствовала, что одна. Друзья звонили, писали, заходили в гости, и всё-таки мне было жутко одиноко, даже когда вокруг были люди.
Друзья не знали, что со мной. И не знали, о чём меня спросить. Они не понимали, почему я срываюсь и реву при всех. Наверное, они думали, что я спятила. Вдруг оказалось, что быть первой совсем не так весело.
Днём моя девочка засыпала только лёжа у меня на животе. Это по многим причинам неудобно. Как, например, закинуть бельё в стирку и потом развесить, если валяешься плашмя на спине? Ночью же Тейлор не спала вовсе. Два часа ночи, три, четыре – цифры и стрелки перемешивались и наползали друг на дружку в мареве полусна. С ребёнком на руках я стояла в гостиной у окна и глядела в окна дома напротив. Я смотрела и думала: «Есть там кто-нибудь? Хоть один человек, который не спит? Происходит ли хоть с кем-то то же самое, что сейчас со мной? Потому что такое ощущение, что я единственная на Земле чувствую всё это».
Наконец, наступало утро. Я просыпалась уже уставшей. Почти ничего не ела. Мой рацион состоял практически из горсточки фиников и шоколадки с орехами. Пожалуй, до написания кулинарной книги собственных рецептов я дорасту ещё не скоро.
Одно ощущение я никогда не забуду: как я весь день ждала, когда вернётся с работы муж. Как смотрела на часы и пыталась силой мысли ускорить ход времени. Если у вас ещё нет детей, это покажется вам бессмысленным занятием. Но для меня оно было очень даже осмысленным.
Я бы всё на свете отдала за то, чтобы увидеть, как мой муж заходит в дом на час раньше обычного. Но вот в чём дело: когда он наконец-то приходил, я рвалась по-прежнему следить за ребёнком. Материнский инстинкт просто так не выключишь.
Марк, разумеется, не понимал, что происходит. «Эй, чокнутая, ты же умоляла прийти пораньше и помочь тебе с ребёнком! Вот я пришёл – и ты не даёшь мне помочь тебе с ребёнком?» Наверное, на самом деле я хотела, чтобы кто-нибудь ещё был таким же несчастным, как я. С ума сойти, как это укрепляет семейные узы: милый, побудь несчастным вместе со мной!
Мама моя забеспокоилась. Она видела, как я надрываюсь. Пыталась помочь, но я ей не давала. Пыталась что-то посоветовать, но я не слушала (я ведь уже говорила, что я та ещё заноза?). В итоге мама буквально заставила меня пойти к доктору.
