и ответила:
– Да, благодарю вас, господин Картье.
– Возможно, в следующий раз письмо не помешает нашему уроку и ты будешь более внимательна, – вдруг добавил он. Распахнув глаза, я смотрела на него, пытаясь прочесть мысли, таившиеся за бесстрастным лицом.
Он мог наказать меня за то, что я передавала письма Франсиса и Сибиллы, как за нарушение правил. Оставалось только ждать, чего он потребует.
Затем я увидела, как дернулся уголок его губ – слишком мимолетно, чтобы счесть это улыбкой, но я хотела, чтобы это была она. Он кивнул мне, прощаясь.
Я смотрела, как Картье шагнул за порог и исчез в буре, и гадала, смеялся он надо мной или жалел. Мне хотелось, чтобы он остался, и все же я испытывала облегчение от того, что он ушел.
Я поднималась по лестнице, оставляя за собой дорожку воды и раздумывая, почему Картье всегда вызывал во мне противоречивые желания.
Глава 2. Мэванский портрет
Я избегала художественной мастерской с моего первого провального года в Магналии. Но этим дождливым вечером, осторожно переступив порог, со спутанными, мокрыми волосами, я вспомнила, что значила для меня эта комната, сколько прекрасных минут она мне подарила. Мне вспомнились бесчисленные утра, когда мы с Орианой делали наброски под внимательным руководством госпожи Солен. Вспомнилось, как я впервые использовала краски, как в первый раз попыталась нарисовать иллюстрацию, как впервые принялась за гравюру. Затем мне вспомнились мрачные минуты, все еще терзавшие меня, подобно незаживающей ране. Момент, когда я осознала, что мои работы – слабые и плоские – пятнали лист, в то время как рисунки Орианы дышали жизнью. День, когда госпожа Солен отвела меня в сторону и мягко сказала: «Возможно, тебе стоит заняться музыкой, Бриенна».
– Ты пришла!
Я обвела взглядом комнату и увидела Ориану, подготавливавшую для меня место. Она снова испачкалась: на щеке алело свежее пятно. В мастерской всегда царил ошеломляющий беспорядок, но я знала: это из-за того, что Ориана и госпожа Солен сами готовили краски. На самом длинном столе в комнате гнездились баночки цинковых белил и красителей, тигли и глиняные чаши, кувшины с водой, куски известняка, кипы пергамента и кальки, картонные лотки, полные яиц, большая миска с молотым мелом. Пахло скипидаром, розмарином и зелеными водорослями, которые они варили, чтобы с помощью загадочных алхимических процессов получить розовую краску.
Я осторожно обошла стол для рисования, кресла, картонки, мольберты. Ориана поставила стул у огромных окон: предполагалось, что я буду сидеть в свете грозы, пока она меня рисует.
– Следует ли мне волноваться насчет… реквизита, о котором столько твердила Абри? – спросила я.
Ориана готова была ответить, когда в комнату вошла Цири.
– Я нашла ее. Это ведь то, что нужно, Ориана? – спросила она, листая принесенную с собой книгу. Моя сестра-избранная едва не споткнулась о мольберт, идя к нам, протянула том Ориане и посмотрела на меня.
– Ты
