воспринятом. Оно извращается все больше, чем больше стараемся мы удержать его во всей его прочности: именно вследствие этого-то оно и смешивается с остальным запасом наших сродных представлений.
Они становятся ими все более, чем определеннее желаем мы выяснить их. Это происходит по двум основаниям.
Во-первых, чем более мы стараемся вполне верно передать только то, что мы испытали, тем охотнее мы откидываем все то, что нами подмечено не точно, за что мы не могли бы вполне поручиться; поэтому мы берем отсюда только самое известное. Оттого, припоминая внутреннее восприятие, мы намеренно упускаем то, что нами чувствуется как шаткое и на что мы не надеемся определенно указать. То, что удерживается нами, есть абстракт. (Примеры из психологии: определенность учения о памяти вообще и недостаток в частных определениях.)
Во-вторых – если существуют душевные способности, то они должны применяться и к объяснению того, что в нас происходит. Но чем менее в понятиях этих способностей содержится ближайших определений фактов, тем неудачнее объяснение. Для связи не хватает средних членов. Возникают остающиеся без ответа вопросы о причинном отношении душевных способностей друг к другу, вследствие которого они задевают друг друга при совместном действовании и взаимно вызываются, побуждаются или вынуждаются к действованию. Каждый такой вопрос, оканчиваясь признанием незнания, вызывает видимость, будто лежит темная, непроходимая пропасть между душевными способностями, которые, подобно островам, выдаются из бездонного, непроходимого моря. Что же удивительного, если под конец устают заботиться о совместном действовании душевных способностей, и если больше находят удовольствия в том, чтобы отчетливо описывать далекое разделение их при помощи величайшего различия одной способности от другой? Душевные способности, по-видимому, находятся в настоящем bellum omnium contra omnes.
Однако наши философы почитают неизвестное единство этих способностей.
Уже даны признаки, что старые боги недолго будут существовать, и что их оракулы скоро замолкнут. Ведь действительно, если посмотреть хорошенько, то мы увидим, что на пути лучшей психологии стоят не столько дурная воля и непреклонные предрассудки, сколько неловкость и недостаток в знании возможности лучшего понимания фактов. Наши философы – не математики. Поэтому они не знают той гибкости, с которою математические понятия приспособляются к текучему.
IV
Общее указание метода, чтобы пользоваться фактами сознания как принципами
§11
Та операция мышления, которою улучшается недостаточность, называется дополнением. И где недостаточность эмпирического наблюдения неизбежна, там должно быть предпринято дополнение умозрительным путем. А это возможно только при помощи указания отношений, т. е. таких реляций, в силу которых одно необходимо предполагает другое, и что является признаком этого, одно без другого немыслимо. Отыскание этих отношений производится по тому методу, который в «Главных положениях метафизики» я назвал
