понятия; потому что мы должны были не признавать неизвестный объект, но удовольствоваться тем, что субъект вместе с тем заступает место объекта, что Я полагает не что-нибудь другое, но себя.
Однако это признание ничуть не должно удивлять. Ведь, само собою ясно, что противоречивое понятие, коль скоро его нельзя целиком отбросить, должно потерпеть изменение. И сделанное изменение было необходимо, потому что, как мы видели выше, в данном понятии не хватает объекта.
Тем не менее уклонение от данного приводит нас в затруднение. О представливании неизвестного объекта можно было бы сказать очень много без того, чтобы это стояло хотя бы в самой незначительной связи с предложенной проблемой. Мы находимся в опасности очутиться в произвольном мышлении, коль скоро не установим понятия Я во всей его строгости.
Итак, не надо упускать этого из виду. И поэтому мы можем приписать Я объект лишь при том предположении, что он опять исчезает из самопознания.
Если же он исчезает, то снова возникает потребность в объекте, хотя и не прямо в том же самом, который мы вставили сначала.
Итак, вполне возможно допустить в основании «Я» многие и различные объекты. И это оказывается не только вполне возможным, но, при ближайшем обсуждении, и совершенно необходимым.
Именно, мы совсем не двинулись бы в своем мышлении с места, и, по крайней мере, не ускорили бы решения проблемы, если бы захотели все время вертеться около тех двух соображений, что, во-первых, «Я» нуждается в отличном от него объекте, и что, во-вторых, «Я» ни на один из отличающихся от него объектов не может смотреть, как на самое себя. Эти рассуждения привели бы нас к тому, чтобы снова отделить принятый объект, и затем опять привлечь его, для того чтобы еще раз откинуть: колебание без конца и без пользы. Если бы при этом мы захотели нарушить последовательность нашего размышления и спросить о результате, то он оказался бы противоречием: «Я» обладает отличным от себя объектом, не обладая им. Этого противоречия нельзя разрешить никаким разделением; потому что, пока мы говорим только о единичном, чуждом для Я, объекте, совсем не надо обращать внимания на то, откуда должна явиться модификация, в силу которой одно и то же в одном отношении могло бы принадлежать Я, а в другом – исключаться из него.
Напротив, коль скоро мы вспомним, что, снова исключая принятый объект, можно вставлять другой и опять другой, дело освещается. Именно сейчас же оказывается, что Я (Ichheit) опирается на многообразное объективное основание, каждая часть которого для него случайна, поскольку остальные части всегда могут служить опорою для Я, в том случае, если бы была откинута та. ^полагаю себя то тем, то другим, но не связан ни с чем, пока могу переменяться. Так стол, имеющий четыре ножки, хотя собственно опирается на все зараз, однако мог бы по очереди обойтись без каждой из них в отдельности, потому что его все-таки поддерживали бы остальные. Если представляется несколько объектов, то нечто в них относится к представляющем
