мой,Не попомни зла,
Под хвостом Ил-2
Схорони меня.
Инструмент, шплинты
Технарю ты сдай,
А ликер „шасси“
Летунам отдай.
А жене скажи,
Пусть не печалится,
С технарем другим
Пусть встречается».
В вечер первой встречи генерала Слюсарева с вольнонаемной Куриловой на керченской высоте в землянке крутили фильм «Два бойца». И по прошествии многих лет, когда они слышали песню «Темная ночь», их лица освещала особая нежная грусть. Из фронтовых маминой любимой песней неизменно оставался всегда один только «Синий платочек». «...Где ж эти ночи?..»
В одну из годовщин Победы, наряду с другими документальными фильмами о войне, по телевизору показали передачу, посвященную эскадрилье «Нормандия – Неман». То был ряд интервью, встреч, отснятых в Париже с оставшимися к тому времени в живых участниками знаменитой эскадрильи. На набережной Сены у живописного парапета советский корреспондент непринужденно беседовал с подтянутым, холеным, высокого роста ветераном, представляя того бароном. Безупречно одетый, моложавый барон охотно отвечал на все вопросы, с легким юмором вспоминая о тех днях, когда они, молодые волонтеры, стартовали с русских аэродромов против немецких «мессеров». Казалось, сам интервьюер невольно любуется манерами истинного аристократа, преимуществом голубой крови, не позволяющей заподозрить, что на свете могут существовать вещи, способные потревожить невозмутимость истинных nobile.
В конце беседы наш журналист, в благодарность и просто делая приятное обаятельному французу, включил карманный магнитофон, и над Парижем зазвучала песня в исполнении Клавдии Ивановны Шульженко:
Синенький скромный платочек
Падал с опущенных плеч.
Ты говорила, что не забудешь
Ласковых, радостных встреч.
Порой ночной
Мы распрощались с тобой...
Мелодия лилась на цветущие деревья, речной всплеск волны. Француз по инерции продолжал улыбаться. И вдруг, о боже, как неприлично барон сглотнул что-то. Как неряшливо он полез в карманы штанов за куревом. Как затряслись, заходили ходуном его пальцы, не сумевшие вскрыть пачку сигарет. Как жадно он затянулся дымом. Как некрасиво затряслась его голова. Звуки, слышанные им сорок лет назад, пулеметной очередью навылет пробили броню сэра рыцаря, обнажив перед всеми его трепещущее сердце. Барон еще силился улыбаться сквозь слезы, но уже стало неприлично рассматривать этого жалкого, дрожащего старика, и, казалось, устыдившись, камера отъехала от него, устремив свой взор на освещенную солнцем Сену.
Отец по своей охоте никогда не вспоминал и не говорил про войну. Но если, зайдя в комнату, где стоял телевизор, неожиданно был застигнут показом художественного или документального фильма про Отечественную, то горло его перехватывал спазм и он, как бы отмахнув от себя изображение рукой, со словами «Нет, не могу...» тотчас выходил из комнаты.
Глава XV
ХМУРАЯ ВЕСНА
