себя всего несколько слов и облегченно вздохнул, когда «ауди», почти новая, доставшаяся от покойного отца, остановилась у служебного подъезда театра.
– Слово себе дал не ездить на этой тачке, когда темно, – сказал на прощание Грач. – Я вечерами плохо вижу. А тут такое движение. А это ведь не просто машина. Память об отце.
Под фонарем Дорис ждал Борис Ефимович Свешников, ведущий актер тетра и ближайший друг Лукина. Среднего роста плотный человек с красивыми ресницами, выпуклыми румяными щеками и добрыми глазами.
– Я уж по-старомодному, – сжав женскую ручку своими пухлыми пальцами, поцеловал ее. – Со мной попрошу по-простому, без церемоний…
И тут же склонил голову для нового поцелуя. Пряди волос, прятавшие напудренную лысину, обнажили ее. Но Свешников, сделал вид, что не заметил конфуза. И еще долго не выпускал женскую руку. Прижимал ее к сердцу, гладил запястье и что-то тихо мурлыкал. Редким прохожим, наблюдавшим эту трогательную сцену, могло показаться, что мужчина, оставивший в прошлом свою молодость, вдруг в сумерках московского вечера, встретил неувядающую юношескую любовь.
Наконец вошли в театр через служебный вход. Пробрались лабиринтом полутемных коридоров к лестнице, поднялись на второй этаж и оказались в просторной ярко освещенной комнате. Занавесок на окнах не было, хорошо просматривалась другая сторона улицы. Усадив гостью в дряхлое плюшевое кресло перед кофейном столиком, Свешников прижал палец к губам, будто боялся быть услышанным, и перешел на таинственный шепот:
– Спектакля сегодня нет, нам никто не помешает. Артисты готовятся к гастролям.
Распахнув дверцу книжного шкафа, поставил на столик вазочку с баранками и карамелью, тарелку с зелеными яблоками. Вытащил початую бутылку коньяка и две рюмки толстого стекла. Наполнив их, сказал:
– Поднимаю этот тост в память о великом русском режиссере, который ушел от нас слишком рано.
Кажется, он хотел дать слезу, но передумал. Иначе получится слишком пафосно, фальшиво. Запрокинув голову, осушил рюмку и поморщился, будто не коньяка, а самогонки рванул.
– Вот, пожалуйста, лучшие фотографии моей коллекции, – откуда-то из воздуха материализовался объемистый альбом с золотым теснением на корешке. – Фото, сделанные по ходу спектаклей «Дядя Ваня», где я имел честь играть Вафлю. «Вишневый сад». Роль Лопахина я не получил. Потому что годы, как говориться, берут свое. Но, истинные знатоки театра, утверждают, Фирс в моем исполнении – лучший в России. Я человек, чуждый лести. Но с этим утверждением соглашаюсь. Все это для вашего музея в Америке. Подборка моих фотографий. Пусть хоть какая-то память останется. Да… У нас тоже есть музей театрального искусства. Но эти фотографии там, в этой цитадели пошлости и примитивизма, не поймут и не оценят. Завистники. Повсюду их яд, воздух пропитала ненависть к чужому таланту.
– Не хочу вас обнадеживать. Экспозицию музея формирую не я.
– Но
