выше та же Герштейн отнесена к числу «тупиц». Удивится, наверное, читатель, узнав, что Ахматова выступила в защиту Герштейн в печати, когда тупицы из журнала «Октябрь» напали на одну из статей[43] Эммы Григорьевны, – впрочем, нет, чему же удивляться, Надеждой Яковлевной все предусмотрено: это Ахматова ублажала Герштейн, чтобы та замолвила за нее словечко в будущих мемуарах…
Как выдает себя пишущий в своих писаниях! Низость, не только неспособная понять высоту, но даже в воображении своем не допускающая, что высота – в отношениях между людьми – существует.
Совершенно оплевана Надеждой Яковлевной, как я уже говорила, и женщина, которую Анна Андреевна называла своей дочкой, – режиссер театра Советской армии, Нина Антоновна Ольшевская (жена В. Е. Ардова), – и тоже по основательной причине: близость к Ахматовой. Помнит Ахматову. Дольше трех десятилетий знала Ахматову. Нина Антоновна – хозяйка квартиры, которая была постоянным пристанищем Анны Андреевны в Москве: Ордынка 17, второй двор, лестница под аркой, квартира 13. На этом доме – так же как на Фонтанном Доме в Ленинграде, так же как на «Будке» в Комарове, – на этом доме, в Москве, неизбежна доска: здесь в такие-то годы и месяцы жила и работала Анна Ахматова. Сколько раз, встретив Анну Андреевну на Ленинградском вокзале в Москве, сопровождали ее сюда друзья, и сколько раз отсюда друзья провожали ее в Ленинград! Отсюда отправлена она была после четвертого своего инфаркта в больницу, сюда из больницы вернулась («Я никуда из Москвы не уеду, не повидав друзей», – сказала она мне в Боткинской); отсюда, по настоянию врачей, вместе с сопровождающей ее Ниной Антоновной, уехала она в Домодедово в специальный санаторий, где и скончалась. Роковой исход путешествия дал Надежде Яковлевне повод для чудовищной сплетни, которую я и повторять не желаю. Скажу только, что у многих своих друзей и знакомых живала Ахматова в Москве – у Петровых на Беговой, у Глен на Садовой, у Болынинцовой в Сокольниках, у Шенгели, у Раневской, у Харджиева; во время войны в 1941 у Маршака; в шестидесятых – у Западовых, у Алигер, – всюду любовно и самоотверженно заботились о ней хозяева; но «у Ардовых на Ордынке», в этом адресе, для уха всех, кто знал Ахматову, есть особенный звук: привычности, принятого обыкновения, обычая; «приехала Анна Андреевна, она на Ордынке», – говорили друг другу москвичи; «у Ардовых на Ордынке» – это был постоянный, привычный адрес Ахматовой в Москве; квартира, где она была окружена сначала детьми, потом подростками, потом юношами – тремя мальчиками и их друзьями, выросшими у нее на глазах; она дружила со всеми троими вместе и с каждым порознь, на свой лад, и ей было радостно общаться с этим детством и с этой юностью; а хозяйкой дома на Ордынке была талантливая актриса, тонкий и благородный человек – Н. А. Ольшевская, знавшая и понимавшая Анну Андреевну с полуслова, с полувзгляда, с полу– и четверть-неудовольствия, с поворота головы; заботившаяся о ее покое, сне, работе, гостях и поездках в гости, о ее врачах, платьях, путевках, лекарствах; умевшая не только слушаться Анну Андреевну и любить ее стихи,
См.:
