я прочитал, что Надежда Яковлевна написала о Харджиеве, мне захотелось повеситься.
От страниц, посвященных во «Второй книге» Харджиеву, действительно может возникнуть желание повеситься. Мир захлебывается в изменах и лжи, но каждый раз, когда снова встречаешься с предательством (с большим или малым, это ведь все равно), теряешь желание жить.
Однако признаюсь, когда я прочитала во «Второй книге» страницы о Харджиеве, не повеситься мне захотелось, а посоветовать Николаю Ивановичу подать в суд: привлечь к уголовной ответственности автора книги, а также издательство, книгу опубликовавшее… Впрочем, Надежда Яковлевна хорошо знает, с кем имеет дело. Она твердо уверена – ни один из друзей Ахматовой и Мандельштама в суд на нее не подаст. Да и в чей суд – раз книга вышла в Самиздате и в Париже? Любого человека чувство безнаказанности удерживало бы от клеветы; Надежду Яковлевну, оно, напротив, раззадоривает.
На каком основании, не представляя и тени доказательств, смеет Надежда Яковлевна Мандельштам сообщать в печати, будто Харджиев что-то присвоил, прикарманил, украл? (444) [402–403]. На каком основании издательство берет на себя смелость распространять клевету, не потребовав у обвинителя – подтверждения? На каком основании в печати сообщаются сведения о состоянии физического и психического здоровья частного лица (последнее особенно уместно в нашей стране и в наши дни!)? Н. И. Харджиев лицо частное, писатель, на государственные или общественные должности не посягает; на каком же основании публикуются бюллетени о его мнимой болезни? Во время последней предвыборной кампании в Соединенных Штатах Америки в печати обсуждалось состояние здоровья г-на Иглтона, чья кандидатура была выставлена на пост вице-президента; это можно понять: речь идет об огромной власти, вручаемой обществом определенному лицу. На какой такой пост выставлял свою кандидатуру Н. И. Харджиев – прозаик, искусствовед, стиховед, автор многочисленных работ о новаторстве в изобразительном искусстве, знаток Маяковского, Хлебникова и Мандельштама, что требуется подвергать проверке его здоровье? По какому случаю нас осведомляет пресса, болен он или здоров?
Не на пост вице-президента претендует Н. И. Харджиев; его посягательства, в глазах мемуаристки, гораздо значительнее: он, по просьбе той же Надежды Яковлевны, подготовил к печати тексты стихотворений О. Мандельштама… Ну в силах ли мастерица всевозможных сплетен удержаться от заблаговременных мер против Харджиева, как она приняла их против предполагаемых мемуаров Герштейн? Стихотворения Мандельштама, подготовленные к печати и прокомментированные Н. Харджиевым, вышли лишь в 1973 году[46]; вот и сообщается предварительно, в 1972, что он украл, переврал, присвоил, перепутал. Да и как ему не красть и не путать! Ведь он больной.
Но дело не только в нарушении литературных приличий и уголовных законов. Дело страшнее и глубже: в нарушении дружества, скрепленного общей памятью об общей утрате.
«Он использовал мое бесправное положение, – жалуется бедняжка Надежда Яковлевна, – я была чем-то вроде ссыльной,
Да и то вышли условно – чуть ли не весь тираж отправлен за границу: «У нас издают Мандельштама». «Это вам не сталинские времена». Все, кто годами ожидал у нас выхода в свет стихов Мандельштама в Большой серии Библиотеки поэта, головы себе ломали: отчего том не выходит? Было известно, что хоть и в ощипанном виде он давно уже миновал цензурный шлагбаум. Теперь (1974), когда том наконец появился, все сделалось понятным: долгие годы искали человека, который согласился бы рассказать биографию Мандельштама, не употребляя слов тюрьма, арест, ссылка, этап, пересыльный лагерь… Мандельштам просто был этаким непоседой: Ленинград, Киев, Москва, Армения, снова Москва; он просто любил путешествовать: почему бы ему было не пожить одно время на Каме, в Чердыни, потом в Воронеже и не отправиться напоследок в более дальний путь – куда-то во Владивосток… Этакий Пржевальский: любил путешествовать и умер на пути, в дороге.
Имя человека, написавшего предисловие: А. Дымшиц.
Какого возмездия за это предательство пожелать ему?
(Братом Мандельштаму Дымшица, конечно, можно назвать только в таком смысле: «все люди братья». В любом другом значении слов Дымшиц Мандельштаму не брат, а враг. Он не принимал участия в убийстве Мандельштама, но он попытался отнять у живых правду о мертвом. А это почти то же, что попытка отнять жизнь у живого.)
