самого разного вида. Все они сбегались к лежавшей неподвижно на земле Шуре. Видя такое количество пауков, девчонки завизжали и ринулись обратно наверх, в школу. Далее Шура помнила лишь свет. Много бабочек и какие-то цветы. Вдали виднелась гора, а по ней текла река цветом ее «Шимаси»…
***
Резь в глазах. Их трудно открыть. И боль… Сильнее всего терзает душу моральная боль. Ветерок ласково над ней проносился, будто успокаивал девушку, и паучок, что не оставил Шуру, передавал ей поддерживающие знаки. Она слышала его и даже понимала. То ли во сне, то ли наяву, Шура чувствовала ауру мамы. Ей так и казалось, что это не ветер, а прохладная рука мамы трогает лоб и гладит по волосам.
– Возьми себя в руки. Вставай и иди на урок.
– Не могу… – прошептала голосу Шура.
– Можешь. Ты моя дочь. Странно, что ты вообще до этого ситуацию довела. Вставай.
Шура открыла глаза. Они уже не болели. «Сон или правда?» – оглядывалась она. Вокруг никого. Только маленький паучок спускался с ее волос по паутинке. Несмотря на кружившие вокруг пустоту и одиночество, Шура так и чувствовала присутствие мамы. Тело еще ломало и болело. Лицо было изуродовано болячками и отеками с запекшейся кровью, а голова гудела от каждого движения. Сначала Шура шла, останавливаясь у бывших фонарных столбов, чтобы отдышаться и набраться сил, затем еле брела по стенке. Она смогла только доковылять до двери и поняла, что ее сил не хватит, чтобы незаметно пробраться в свою комнату. А внимание учителей она уж точно не хотела привлекать. Разборки на первом курсе совсем ни к чему. Этот случай внесут в личное дело, и, как предупреждала ее мама, в дальнейшем любой промах может помешать карьере.
«Шимаси не помогло, – думала Шура. – Я разбита морально. И боль отравляет душу. Я жажду всех их убить, одну за другой… – плакала она. – Я их ненавижу!»
Шура упала на колени и разревелась, ломая изуродованные болячками руки, будто это они виноваты в ее черных желаниях. Она так громко рыдала, что не услышала неуверенные шаги Грации. Девочка присела рядом с Шурой и тоже плакала, обнимая ее.
– Прости… – шептала она. – Прости… – через каждое хлюпанье. Грация что-то ей шептала о своих извинениях, но Шура словно не замечала ее. Лишь через некоторое время Шура успокоилась и поняла, что находится в помещении не одна. Она отпрянула от объятий Грации и недоверчиво вытаращила на нее серые, круглые глаза.
– Я… Я сделала все, что смогла, – слезы у Грации лились ручьем. – Я не вливала в тебя «Шимаси».
– Но…
– Я заменила его на снотворное. Оно тоже из нашего мира и внешне очень похоже на то, что получилось у тебя.
– Как так вышло? Они же не заметили подмены…
– Я не стала пить «Шимаси». Я и так знаю, что означает такой цвет этого отвара. Я же родом из Махаона. Но все подумали, что я с ними его выпила. Когда я получила инструменты от Тисы, я заменила жидкость в шприце магией, а так как все девочки были лишены твоим напитком волшебства, то ничего не заметили.
