строки. «У тебя слишком болезненная амплитуда колебаний, я бы сказала даже – несовместимая с жизнью, моей уж точно. И тотальное бездумное неуважение ко всему живому. В общем, иди ко всем чертям и не пиши мне больше». Белый шоколад, поделенный на квадратики, – потолок, компьютерный стол, телевизор, входная дверь, мусорное ведро, лифт; площадка, мамы с детьми, библиотека, почта, ларьки, бабки, торговки семечками, люди, еще раз люди, боль. «Братишечка, выручи, срочно надо…» Еще не рассвело. Я всматриваюсь в лицо. Дима. Он не помнит. Сеструха Маша, двор. Мы, дети, и он, по словам, разбойник. «Да тут темно, видишь, не разберешь». Худой, несчастный, он бежит к круглосуточному ларьку. Я давно не ездил на трамвае. Я даже отвык от его людей, разнообразных, цветных, как экран современного телефона. Встав возле поручня, на средней площадке, провожаю взглядом пейзажи, отпускающие трамвай. …И было лето, и мальчик – да, мальчик! – шестнадцати лет проезжал здесь же, и все, все казалось другим, и все казалось "впереди, Оганес! В твоем возрасте непризнанность? Это смешно!" Это смешно: все твои сверстники на машинах, при деньгах. Ты наплевал на это. "И я был богом и боксером", а теперь последнее чмо на машине, а ты специально не захотел этого. И сейчас еще можно исправить все, но ты не уступишь. "Раз меняется, значит сдается", но так больше нельзя. Слышишь, нельзя! И все твои друзья несчастны, один несчастней другого. И девушки вокруг, которым нужна душа, понимание, но которые хотят одного: мяса. Чтобы было мясо, а душа придет, никуда не денется. Этот путь обещал все, в пятнадцать лет, было ясно, все, иначе не может быть, будущее внутри, в кармане. Что же случилось, Оганес!!! Что звезду с высоты свело?.. А теперь только и остается –харкать строчками. Тебя ценят, в литературе ты чужой. Сейчас, когда за окнами ночь, а в комнате – светло, только электричество разделяет вас, чтобы темнота не стала сплошной.
22. Небо шахида
Изнасиловать себя, чтобы жить. Я забросил бег, тренировки. Я хватаюсь за голову, голова выстреливает пробкой от шампанского. Я бегу по лесу, пересилив себя. Кое-где, как обрывки ваты, лежит снег. Ветер, набирающий
обороты, прогоняет снег. И, почернев лицом, тот уходит. Может, последний снег.
Не хочу, тупо не хочу, понимаешь. Почему люди не летают, думаешь, не умеют? Нет, на земле надежней. Любой может взлететь, если захочет. Но его место займут.
Земля греет солнце. Земля породила солнце. Крестьяне земли воспитали солнце. – Я не могу с вами жить! – заявляет солнце, уезжая в город.
Тяжелые бои на подступах к сердцу. Оборона прорвана. Монотонная стрельба из ручных орудий. Мощный залп. Город вздрагивает. Разрывы гранат возле самого сердца.
Тело не двигается, молчит, боясь спугнуть жизнь. Вдруг поплавок вздрагивает, уходит. Рывок! Слишком резко. Сорвалась.
Дыхание осени. Рев турбин. Усталость, поле, листва. Осень. Сердитый парикмахер проезжает по полю. Ветер обирает деревья. Голые,
