устремленные вверх, расширяются от безумия, становясь воронками, в которые начинает стекать мутное небо.
Смерть, она то придает значение жизни, то лишает его. Телефон, издав два гудка, показывал, что пришла смс. Я лежал на полу и упивался безумием. Дверь в комнату была закрыта. Шла ночь. Писал Леха:
– Сигаретный дым растворялся в темноте, словно мои мысли. Вот и прошел еще один день. Я лежал на полу и слушал тишину, у нее был отвратительный звук одиночества. Эти долгие годы бесконечного ада, агонии чувств и разума. Я не умел терпеть боль без анестезии, побочный эффект которой – ОТСУТСТВИЕ.
Отвлекшись, я посмотрел на часы, они показывали ночь. Голова болела. Если и есть родовые схватки сознания, то, наверно, это они, подумал я, засыпая…
Начало девяностых, лето. С утра – три мушкетера по Дюма, героический завтрак для неокрепшего ума, фантазии. Досмотрев серию, я вышел на улицу. У подъезда меня поразило скопление людей. Шли похороны. Были: пронзительная ясность свежего дня, свежего солнца – и эта жадная тоска, тревога, угроза юношеской хрестоматии. Прощались с молодой учительницей – в том числе и моей сестры. Ее и подругу нашли на пляже изрезанными ножами. Говорят, она вела черчение.
После ночи, проведенной на улице в поиске несуществующих свечей, чтобы спастись, не только от себя… Я с трудом подымаю веки. – Друг, дай прикурить. – И вот в глазах, сначала неуверенно, шутя, разгораясь все больше, больше, начинают плясать чуткие, трепетные огоньки, приближаясь и снова исчезая, тая. Изо всех сил – я разбит. Мне хочется забыться, не верить, не приходить. Но эти огоньки не дают забыться. Мне кажется, кажется, что это еще не все, что с чистотой еще не покончено, что весна еще не сказала завещаемого нет.
5. От руки
Говорить о себе бесполезно, смотреть на небо, говорить: вот вор – тоже. Шестой квартал, дорога, по которой везут. Новое – глаза, которые видят: там меня больше нет. Осень семилетней важности, там он переходил, там еще не зажила тень, там слова погибали, вырываясь с корнем, уходя в гербарий. Его убила не смерть, а ее отсутствие. Никого больше нет, а, значит, и не было. Все живут так, будто это так естественно: родиться.
Будто они каждый день рождаются. Самое главное, что тело замкнуто на себе. Деваться ему некуда.
Бог создал мир, ибо хотел совершенства. Ему не с чем было сравнивать. Мир был необходим для сравнения. В то же время мир интересней: большинство играют именно в него.
Сердце закручивается как пружина. До предела. Потом останавливается, чтобы начать ход. По нему будут узнавать время, где живут, с ним будут соотносить день,
– Да, импотенция ему не грозит, – с трудом извлекаю из себя слова, видя, как из-под резинки горизонта начинает выглядывать солнце.– Каждое утро оно встает, каждое утро оно хочет.
На балконе холодно, свежо. Птицы прыгают с ветки на ветку, перебрасываясь словечками. Невдалеке стучит ранний трамвай. Ночью он кажется
волшебным,
