ее забыли.
Я не случайно, Иван Силыч, обращаю внимание на эту общую черту отцовских ругательств, потому что она и по сей день много значит для меня, потому что она выходила не из простой болтовни. Вот, к примеру, сидит мой отец на лавочке, в одной рубашке, а рядом – напросившийся в собеседники сосед-купец, который кичился своим богатством. Не сейчас, вот именно в этот вечер. Но Иван Яковлевич вспомнил, что когда-то это было, и ни с того ни с сего начинает: не мирно, не тихо, а сразу задиристо:
– Плевать я хотел на твои богатства. – Сосед в недоумении. А отец как бы ему разъясняет: – Потому что в нонешнее время некуда мне и деть его по душе.
Сосед начинает заводиться:
– То-то, у тебя не густо, так ты и «не надо»!
– Дубина ты моздокская! – уже начинает набирать обороты отец. – Видал я деньги на своем веку, не твоим чета!.. Пропил я их, деньги-то, нищий теперь, а давай ты мне их, так я не возьму-у! Не надо мне их, потому душа не может по нынешнему времени сделать мне указания, куда их деть… Ты вот мне ответь, – изгибаясь фигурой, ехидно, чуть не полушепотом, спрашивает Иван Яковлевич: – Ты на какой рожон деньги копишь? Зачем тебе тыщи? Давай ответ!
– Тыщи-то? – мнется купец.
– Да, тыщи-то! Пятьдесят лет ты деньгу набивал, полсотни годов бился, можно сказать, как собака… Лишней стопочки не пропустил. Как ты теперича их потратишь-то с толком, «по душе»? Отвечай, тогда я могу продолжить с тобой разговор.
– Ах ты башка, башка! – удивляется сосед, так и не подобрав сокрушительного ответа. – Чай, и на это дело мастер был… Ты наживи-ко спервоначалу!
– Ты меня не уедай… Мастер… У меня душа требовала… А тебе, дубине, делают вопрос, ты и отвечай, пивной котел! Не верти хвостом. С умом ли ты можешь их истратить по нынешнему вр-ремени?
– Проломная голова! – горячится купец. – Есть у тебя дети-то, у шишиги?
– Есть дети, – удовлетворенно кивает головой отец. – Ну?
– Ну и у меня есть.
– Ну? – наступает отец.
– Что еще? Что нукаешь?.. Для детей наживаю… Гвоздь каленый!
– Для детей? – переспрашивает отец и, ударив себя по колену, произносит: «Пач-чиму? Пач-чиму для детей? Вобла ты астраханская безмозглая!»
– Дубье ты пустоголовое! – только и находит ответ купец.
– А я, – чувствуя себя победителем, мечтательно произносит отец, – можа, на Дон поеду, на Волгу аль в Сибирь… Людей чужих посмотрю, вольным воздухом подышу… Душе простор дам! Эх, куманек дорогой! – начинает уже иным тоном отец. – Не в тебе одном души нет. Во всем народе ее не стало. Видал ты в горнице у нас портреты родителей моих?
– Видал я твои портреты, – уже примиренно отвечает сосед.
– Седенького старика-то помнишь, ай нет?
– Видывал, видывал, – отвечает купец.
– Так вот это, друг сердечный мой, прадедушка
