себе!
Тишка и Лушка стали деловито и подробно рассматривать Васины вещи. Тишка взвесил каждую из них на руке.
– Свисток хорош, слов нету, – сказал он, – только его все дворовые знают. Это свисток покойного барина, собак он им созывал. Ножик – отдай всё, и то мало. А попробуй его показать, мать первая отнимет и в господский дом представит. А вот эту штуку, – он подкинул на ладони тяжёлую монету, – давай сюда! Эту можно закопать в землю – ни в жисть не найти, особливо если заговорить.
– А ты умеешь заговаривать? – спросил Вася.
– Я не умею, а есть люди, которые умеют. Это, брат, деньга!
И Тишка стал пробовать монету на зуб.
– Не берёт нисколечко. Чистое серебро, – сказал он с уважением.
– Эх, кабы мне такую! – вздохнула Лушка.
– Тебе-е! Вот ещё! Да ты не знаешь, что с такими деньгами и делать-то! – сказал ей Тишка. – Тебе бы копейку или семик[5]. Вот это твои деньги.
– Не знаю! – передразнила его Лушка.
– Ну что бы ты сделала?
– Я-то? – заговорила Лушка, захлёбываясь словами. – Я-то? Перво-наперво купила бы обнову.
– А ещё что?
– Козловые башмаки со скрипом.
– А ещё чего?
– Бусы стеклянные с лентами.
– А ещё чего?
– А ещё гостинцев.
– Ишь, жаднюга! Отойди отсюда. Не по носу тебе товар. Мой, значит, рублёвик.
Тишка повернул рубль изображением царицы кверху, пошлёпал по нему своей грязной ладошкой и, подумав немного, сунул монету в рот – больше ему некуда было спрятать такую ценную вещь.
С минуту все трое сидели в полном молчании, тем более что Тишке очень трудно было говорить с рублёвиком во рту. Но затем он выплюнул его на руку и сказал так спокойно, словно речь шла о посторонних людях:
– Теперь, ваше сиятельство, нам с тобой больше не гулять. Больше мне господского дома не видать и даже ходить мимо заказано.
– Я буду просить тётушку… – заикнулся было Вася, но Тишка прервал его:
– Они, тётушка-то, знаешь, что приказали? Чтобы, говорят, и духу его гусиного не было в господском доме. Это, то есть, про меня. Чтобы я об нём никогда и не слыхала. Вот оно что!
– Правда, правда, – быстро заговорила Лушка. – Матка сама слышала.
– А я всё-таки буду просить. Вот посмотришь… – сказал Вася.
– И смотреть тут нечего.
Тишка вздохнул и, сунув снова в рот свой серебряный рубль, побежал сгонять в кучу гусей, рассыпавшихся по поляне.
– Вася побрёл куда глаза глядят.
Был полдень долгого майского дня. В церковной роще галдели в гнёздах грачи. Парк за один день превратился в гигантский шатёр листвы, земля покрылась яркой зеленью. Вдали блестел пруд, и в светлом воздухе особенно отчётливо выступал барский белый дом тяжёлого старого стиля, с бельведером.
Над
Семи́к (семишник) – медная монета номиналом 2 копейки, введённая в оборот после денежной реформы 1839–1843 годов; исходя из курса новые две копейки соответствовали семи старым. –
