рыжей окраски семенила к ферме.
– Суки… – с отрешенным видом, вытянув тонкую жилистую шею, протянул Кузмичев.
Непонятно, к кому он обращался, слова были брошены на ветер.
– Кузя, позови своего друга, – не отставал Васин. – Порезвись с ним. Побегай. Полай!
Ни скулить, ни лаять Кузмичев не стал, а мог иногда лаять понарошку, надвинув шляпу на глаза, хитро посмотрел на Таньку.
– Ишь, как ноги расшарашила, – цеплялся Кузмичев.
– Дурак! – демонстративно отвернулась Танька, молодая еще женщина, от Кузмичева.
– Кто дурак?
– Ты дурак.
– Значит, дураку все можно, – и Кузмичев полез к Таньке обниматься, дал волю рукам.
Танька не испугалась и скоро сидела на обидчике верхом.
– Давай, Танька, вали его, Пса шелудивого! – ликовал Васин.
Было смешно. Как цирк.
– Пес, ну-ка зарычи. Покажи свои фиксы.
– Кузя, не сдавайся.
– Хватит! – запросила Танька пощады.
Кузьмичев не без удовольствия отстал, устал.
– Запыхался. Не по зубам.
– С такой женщиной опасно связываться, – все никак не мог Кузмичев отдышаться.
Он отошел на безопасное расстояние от Таньки, хитро улыбнувшись, заметил:
– Вон сиськи висят. Муж, наверно, спит на них, как на подушках.
Для мужчин полные Танькины груди стали открытием, словно раньше они были меньше. Кузьмичев, довольный, взялся за косу, достал из сапога точило. И вот опять уже все косили.
С каждым разом все продолжительней становились перекуры. К двум часам люди с ног валились от усталости, чаще брались за точило. Пашка ленился, – не лошадь. Было все так же прохладно. Оно и к лучшему: косить сподручней, не жарко. И когда Лапшин сказал, что работать осталось полчаса, у людей сразу появился интерес к работе, – откуда только силы взялись. Кто-то шутил:
– Мы так все поле выкосим, надо и другим оставить, обидятся.
Кузмичев опять стал приставать к Таньке, якобы у нее шов разошелся у трико сзади. Незаметно прошли за работой полчаса, даже получилась переработка пять минут. До автобуса было еще время, и женщины расстелили на траве полотенце, достали съестное, что осталось от обеда: яйца, колбаса, огурцы… Было еще спиртное. Кузмичев, как всегда, опять отличился, перепил.
– Ты знаешь… ты знаешь… круглая, круглая земля, – говорил он все, объяснял.
Он как-то сразу осунулся, похудел. Речь несвязная.
– …круглая,круглая, – …махал Кузмичев руками.
– Пес совсем потерял рассудок, – констатировал Пашка.
– Тебя, Кузя, совсем не поймешь, что ты и балаболишь, – отмахнулась Танька. – Надоел.
– Кузя, ты почему не лаешь? Полай! – всю дорогу до города приставал Пашка. – Вон твои собратья хвостиком виляют.
Кузмичев смотрел в окно, было не
