делам была мастерица, к ней издалека приезжали.
– В смысле – по женским?
– Да кто забеременеть не мог, у кого воспаление какое, разное.
– А сколько такой участок будет стоить, с домом?
– Купить хочешь? Да ты что? – удивилась Регина.
– Хочу, – мечтательно ответила Ольга. – Место… хорошее. Будет дача. Здесь и работать можно, и вообще…
4.
Ни тогда, когда лежала на поляне и смотрела мокрыми глазами в синеву, ни когда возвращалась к дому Регины, ни за столом, ни даже засыпая, Ольга не пыталась думать хоть как-то предметно о том, что с ней случилось. Тем более, анализировать. Она лелеяла в себе теплую лёгкость, которая от одной серьёзной мысли-прикосновения таяла и исчезала. А так хотелось длить бесконечно это не изведанное ранее чувство ошеломляющей лёгкости.
Ее изнасиловали – потом подумает. Трахнули, как дешевую девку – потом. Она сама подставила зад – потом. Подмахивала какому-то мужику – потом. Изменила мужу – потом.
Сейчас главное иное – то, что у нее внутри.
Что она испытала оргазм.
Что она – не селёдка, не бревно. Она не фригидная.
С этими мыслями она заснула – легко, с тенью улыбки на лице.
Проснулась Ольга от птичьего пения. Показалось, что прямо под окном уселись все птички и птицы в округе и пели-свистели оглушительно – сон как рукой сняло.
Чуть скрипнула дверь – заглянула Регина, уже одетая в джинсы. Ольга открыла глаза, потянулась.
– Ты спи, Олечка, отсыпайся! Поваляйся всласть, когда еще такое выпадет – утро чудесное, тишина, никто тебя не потревожит. А у меня воскресное турне – соседок на рынок отвезти. Часика через два буду. Встанешь раньше – на кухне все найдешь!
Да уж, тишина тут – концерт целый.
Закинула руки за голову, а тело вдруг вспомнила – и Ольга потянулась сладко, напрягая все мышцы, выгибаясь дугой и падая затем на диван.
Все, хватит, решила про себя. Включаем мозг.
Ее изнасиловали? Не похоже. Ни синяка от хваток, ни порванной одежды. Тот мужчина только в первый момент навалился сзади, прижал к траве. А потом не держал, а ласкал. Когда насилуют – не ласкают. А он целовал все, до чего мог дотянуться. Нет, это было не изнасилование.
Значит, просто секс. По согласию сторон. И тогда выходит, что она изменила Борису. И черт с ним. Он ей изменял не однажды. К тому же, он собирается всегда целенаправленно изменить – ему хочется секса с ответной страстью. А она вовсе не собиралась ничего такого делать. Не собиралась от слова вообще. Это как глубокий петтинг где-то в уголке на корпаративе. Таких грехов – за каждым. Настроение, алкоголь в крови, свобода… Нет, это не измена.
Она приподняла зад и открылась тому мужчине. Да уж, факт не в ее пользу. Но, черт возьми, почему она это сделала? Она же противилась, она хотела убежать – и не смогла. Нет, не так: разум кричал
