это не идет вразрез с моими медицинскими рекомендациями, то вы можете на меня рассчитывать.
Тафур вновь испытующе взглянул в глаза арагонцу. Кому-то надо довериться. После того скандала, что он устроил в трюме, шкипер Маркус, должно быть, уже не испытывает к нему былого уважения.
– Мне необходимо срочно отправить письмо в Испанию, и я хотел бы попросить вас помочь мне в этом, поскольку я не могу сойти на берег в ближайшем порту. Разумеется, если это вас не слишком затруднит.
– Нисколько, ваша милость, нисколько… Жаль только, что вы не сказали мне о вашей нужде раньше, когда мы еще не отплыли с Корфу. Я сам сегодня утром отослал письма моему знакомому в Италию.
Тафуру показалось, что он ослышался.
– Я полагал, мы достигнем Корфу только в четверг, брат мой. Или в среду к вечеру, то бишь завтра.
Арагонец уставился на него с таким видом, будто внезапно засомневался в успехе своего лечения.
– Сегодня пятница, дон Педро. Вторая пятница Великого поста. Скоро сюда придет капеллан флотилии, чтобы причастить вас и исповедать.
Так, значит, он провалялся в лихорадке три дня и три ночи. Только Провидение спасло его. По-видимому, Господь бережет его для иных дел.
Я не осмелился бы просить у тебя прощения за столь долгое молчание, случись оно по моей вине. Я был болен и только сегодня снова чувствую себя здоровым благодаря заботам одного рыцаря, сведущего в медицине, который плывет вместе с нами. Прости, что сообщаю тебе об этом так вдруг, но точно так же вдруг и я оказался в постели в тот последний вечер, когда писал тебе письмо, а потому предпочитаю сразу покончить с этим и не держать тебя в неведении. Меня свалила лихорадка, которую я подхватил еще на суше, и предвестником ее была страшная слабость, которую я приписывал морской болезни. Но сейчас я уже совсем поправился и сегодня, впервые после шести дней заточения в каюте, поднялся на палубу. Пишу тебе, наслаждаясь солнечным светом и поистине целительным ветром, увлекающим нас все дальше на восток. Завтра или послезавтра я уже смогу сойти на берег, хотя больших портов нам уже не встретится до самого Родоса.
О, если бы я мог перенести тебя на крыльях ангела прямо на Родос вместо того, чтобы описывать мои последние дни. В них не было ничего примечательного, так что и рассказывать почти не о чем – разве что о том, как я долгими часами лежал на койке и разглядывал щели в потолке, сквозь которые в каюту просачивались солнечные лучи. Но и описать свое состояние я тоже не мог, ибо, как только брал в руку перо, все начинало плыть перед глазами. Моей единственной отрадой было присутствие того самого врача, не оставляющего меня с самого начала моей болезни, изгоняя лихорадку с помощью мазей, бальзамов и порошков. Он рыцарь ордена святого Иоанна, арагонец по происхождению, и здесь Господь вновь сжалился надо мною, послав мне лекаря, говорящего на языке, родственном нашему. Зовут его Бернат Сальвадор, и это имя как нельзя лучше ему подходит
