жалобно бормочет Настя.
– Не нужны, Настюша, – Соня разряжается рыданием, и слезы леденеют у нее на лице.. – Я знаю, что ты был у нее! Я поставила слежку через «гугл» на твой смартфон! Я знаю, что она там живет! Я ВСЕ знаю!
Смотрю ей в глаза и вижу человека, который способен на все, абсолютно на все. И ради чего? Вчера «Яндекс» обещал минус десять, и прогноз понемногу сбывается. Я проверяю, нет ли в руках у Сони колюще-режущих и, убедившись, что ничего такого нет, подхватываю на руки Настю, едва уворачиваясь от отчаянных ударов по голове и спине со стороны Сони, и тащу ребенка в подъезд.
Соня визжит на всю улицу, догоняя меня, но потом останавливается, и я подумываю проверить, что с ней, но состояние четырехлетнего ребенка, простоявшего бог весть сколько голым на морозе, беспокоит меня куда как больше, чем психика Сони.
В квартире я кладу Настю в наспех набранную теплую ванну и даю ей наказ никуда не уходить, пока мы с мамой не придем – говорят, если с детьми говорить, как со взрослыми, это помогает их успокоить. Закрыв дверь на оба замка снаружи, я сбегаю вниз по лестнице и, выскочив из подъезда, обнаруживаю «аккорд» побитым со всех сторон и глубоко и нежно обнявшим довольно широким передком наклонившийся фонарный столб. Все подушки сработали, и на одной из них мирно спит наконец-то успокоившаяся Соня.
Возможно, это лучше, чем если бы она уехала дальше двора. По крайней мере, она никого не убила. Но ночь все равно будет неспокойной, и я вызываю…
Юля
…странное жжение на языке, но оно быстро проходит.
Сегодня рано рассвело. Небо просветлело, погода прекрасная.
Я хотела бы выйти на улицу, но даже сесть на кровати – отдельный подвиг теперь, и сейчас я могу только безвольно сидеть и смотреть мутными глазами во впавших глазницах на вид в окне. Все, чего мне хотелось бы – это прикоснуться к этому просыпающемуся миру, хоть на мгновение, но даже это кажется недостижимым.
Упаковки с лекарствами стоят прямо на тумбочке, хотя я всегда прошу убирать их с глаз долой. После начала четвертого курса я едва не впала в кому, потом перестала выходить из дома, и видеть каждый день эти склянки стало невыносимо. Впрочем, сейчас я понимаю, что и это проходит.
Ко мне иногда приходят друзья. В общем-то, теперь со мной стараются сидеть почти постоянно. Хоть кто-то, да приходит. Но я уже слишком глубоко в себе. Я стараюсь говорить с ними, хоть немного, но говорить становится все больнее. Я постоянно хочу спать, и мышцы ноют даже от простых потуг сесть на кровати.
Но есть во всем этом и свои плюсы. Я так долго растягивала все эти перемены в себе, так долго сопротивлялась, что сейчас у меня просто нет сил горевать, страдать из-за происходящего и из-за того, что вот-вот произойдет. Я уже все знаю. Знаю наперед. И вся это болтовня по поводу Саши и наших отношений и всей этой истории с его женой кажется мне жалким фарсом из далекого прошлого другой, маленькой и глупой девочки, которая еще ничего по-настоящему не знала. А теперь я абсолютно точно знаю все, что возможно знать мне. И чужие знания меня не волнуют.
Может, это и есть совершенство?
