и смерил его тяжёлым взглядом.
– Что ты решил?
Конмаэл всё смотрел на него и молчал, и не мог заставить себя открыть рот и произнести хоть что-нибудь.
– У нас в запасе есть ещё пара недель, господин Форальберг. Плюс день – плюс человек. До завтра.
Когда он вышел, Конмаэл упёрся в стену уже головой и крепко зажмурился. Теперь четверо. Каждая отсрочка облагается пошлиной, только вот счёт идёт на человеческие жизни. Что если постараться сбежать? Может быть, хоть расстреляют при попытке к бегству. Но как?
Ему было нужно альтернативное решение. Но такового не было.
Следующие несколько дней прошли как в тумане. Майор заходил с одним и тем же вопросом, рекрут каждый раз молчал. Конмаэл очень хотел выгнать свои мысли за рамки данности, увидеть всё со стороны, но тугая верёвка последствий обвилась вокруг его размышлений.
Он пытался отвлекаться – читать, вспоминать прошлую, мирную жизнь, когда он был счастлив в своей непричастности. Но это выходило ещё хуже.
Он зажигал свечу и подолгу смотрел на пламя, словно надеясь разглядеть там подсказку. Он подносил руку к огню, обжигался и отдёргивал ладонь только тогда, когда боль становилась нестерпимой. Вскоре от свечи остался лишь худосочный огарок. Время от времени мимо его камеры ходил конвой, солдаты исчезали за второй дверью и зачастую возвращались с пленными, закованными в глухо звенящие кандалы. Никто с ним не разговаривал и не бросал на него случайных взглядов. Он больше не видел Кита Мэри, ему редко приносили еду и воду. Физические неудобства причиняли дискомфорт. От сна на жёстком матрасе у него болели мышцы, сырость подземелья проникла внутрь – он маялся ломотой и кашлял. Грязная одежда кусала кожу, всё тело чесалось, безудержно хотелось помыться.
На восьмой день майор Таубе, как обычно, подошёл к решётке камеры.
– Что ты решил? – всё тем же ровным голосом спросил он.
Внезапно Конмаэл, собрав последние силы, рванулся к решётке и, просунув руку через прутья, схватил майора и со всей силы ударил его о дверь. Таубе оскалился и, выдернув из-за пояса нож, полоснул рекрута по предплечью. Глаза Конмаэла сверкали безумием, но боль вернула ему рассудок. Он закричал и отпустил майора. Тот отдышался и, как прежде спокойно, сказал:
– До завтра.
В тот день к Форальбергу заглянул Кит Мэри. Он принёс миску с чистой тёплой водой и бинт. Великан ничего не сказал, лишь сочувственно посмотрел на Конмаэла и покачал головой.
Рука болела. Кровь никак не хотела останавливаться, но тугая повязка помогла. У Конмаэла кружилась голова – от голода и потери крови он едва стоял на ногах. Зачем он так поступил с Таубе? Чем ему это помогло? Просто вспышка ярости. Он видел в майоре физическое воплощение всех его несчастий.
Он очень устал. Он сжёг книгу о Хагене, страницу за страницей. Ему было уже неинтересно, как этот воин победил дракона и спас
