года вышли, в феврале мы побывали в Лабранге, у ламы, и лама на сей раз дозволил мне поехать. Но, видишь, как все получилось…
– Ты обязательно доедешь, Даший.
– А даже если и не доеду, ничего, – неожиданно сказал бедняга. – Значит, это мне и было предначертано.
Цыбиков хотел сказать что-то еще, когда от входа в палатку донеслось:
– Доброго здравия, больной! Гомбожаб…
Цыбиков обернулся – это был лекарь Бадара. Чинно кивнув ему, Гомбожаб отступил от Дашия, чтобы не мешать. Врачеватель опустился на землю рядом с больным и спросил:
– Чего ж с тобой стряслось, рассказывай!
Даший повторил, что уже говорил Цыбикову, и лекарь махнул рукой:
– Не переживай, больной! Лечили мы вещи и похуже. Держи-ка…
Он выудил из-за пазухи бутылку с прозрачным содержимым и протянул Дашию со словами:
– Привстань и выпей изрядно. Это Ара – тибетский самогон. Проверенная вещь.
Больной попытался было воспротивиться, но лекарь смотрел строго, а потом у Дашия не осталось другого выхода, кроме как выпить. Сделав это, он сморщился и вернул бутылку врачевателю.
– Вот, хорошо… – с улыбкой сказал тот, доставая из кармана дри8.
– Это тебе зачем, Бадара? – обеспокоенно спросил Даший.
Лекарь, плеснув на лезвие самогоном из бутылки, доверительно сообщил:
– Кровь тебе пущу, чтобы давление снизить. Голова пройдет сразу, задышишь опять… Давай руку.
Даший нехотя дозволил взять себя за запястье. Врачеватель тут же ловко вывернул больному руку и сделал надрез с внутренней стороны локтя, после чего, не обращая внимания на тихое шипение бедняги, достал из кармана чистую тряпицу, полил ее самогоном и, положив на рану, сказал:
– Подержи согнутой пока.
Даший, кривясь, кивнул.
Вдруг снаружи послышались чьи-то приглушенные возгласы.
– Что там такое? – тихо осведомился Даший.
Хворь истощила запас его сил, но глаза были по-прежнему живы – зрачки заметались по своим белесым темницам, за красными решетками лопнувших капилляров.
Лекарь тоже смотрел на востоковеда встревоженно, и окровавленный нож, которым он делал надрез на руке Дашия, навел Цыбикова на крайне нехорошие мысли.
– Лежи спокойно, – тихо, стараясь, чтобы голос его не дрожал, сказал Гомбожаб. – Я выгляну наружу.
Он поднялся, быстрым шагом подошел к выходу из палатки и осторожно выглянул наружу. При этом рука Цыбикова лежала на кобуре – он подозревал неладное…
…И, как оказалось, не зря.
Загромыхали в тиши ночной выстрелы, гулким эхом понеслись по долине, ничем не сдерживаемые. На дальнем конце лагеря мелькали темные силуэты всадников. Судя по крикам путешественников, это были грабители, решившие напасть на стоянку каравана под покровом ночи. Перемазанные сажей бока лошадей только подтверждали
