не открыла. Когда взломали дверь, нашли ее в ванной. По-видимому, она принимала душ и, от слабости потеряв сознание, упала в ванне и ударилась головой об кран. Мама и дедушка поехали на похороны, бабушку уговорили не ехать, и она осталась дома с Аликом. К ним приходила бабушкина сестра, чтобы не оставлять ее одну, а Алик после школы убегал из дома на старое кладбище и плакал, сидя между холмиками, похожими на миниатюрные курганы, или бродил среди одичавших за долгие годы зарослей, глядя, как малиновая полоска на западе все сжималась, и над ней в еще не стемневшем небе были в беспорядке разбросаны черные облака, как обрывки сожженных писем. Ночью он вытаскивал акварель со светлым в золоте волос лицом Ирины среди черных в желтом ореоле подсолнухов и, светя фонариком, смотрел на нее. Он вспоминал ее идущей вдоль берега, выходящей из моря, и как она ела арбуз, сидя у пыльной дороги, и как стояла, закинув руки с кувшином над головой. Вот так, наверно, стояла она под душем, а потом ее не стало.
Дедушка с мамой вернулись из Ленинграда и привезли с собой Колю. Его присутствие помогало всем справиться с горем, но Алик ловил себя на том, что теперь, когда Ирины нет, ему бывало грустно смотреть на брата, и почему-то возникало чувство вины. Через несколько дней, когда все сидели в столовой, мама принесла и стала показывать фотографии с похорон. Алика как ударили, он выскочил из комнаты. «Алик, посмотри, ты же любил тетю Иру», – окликнула мама. Но он пулей выскочил из дома, как будто боялся, что его остановят, и убежал на кладбище. Как они не понимают – он не хочет, не может видеть ее мертвой. Для него она всегда будет живой, такой, как в то лето. «Любил». Он и сейчас ее любит!
Весной, когда в изостудии они начали писать маслом, у него проснулось желание попытаться пересказать на холсте впечатления прошлого лета, его наполненный солнцем, запахом рыбы и детскими голосами воздух, песчано-желтую, буро-красную и пыльно-серую землю, белизну жилищ, синеву моря. И в этом обрамлении вечной жизни – прелесть молодой женщины, воплощавшей эту жизнь. Алик оборудовал себе студию на чердаке дома и работал часами. Белая хата и куры, мчащиеся к летней кухне, черный хлеб, желтое масло между зелеными листьями и арбуз на выцветшей клеенке, низкий паслён и высокие подсолнухи, нелепая бурая скирда на блеклом поле, которую закат окрашивал в цвет глинистых береговых обрывов, черные кресты фигур на лимане, Ирина – с Колей на руках, с куском арбуза и бороздками сока на покрытом пылью теле, в корыте с кувшином над головой. Он уезжал с этюдником к Каменной могиле и писал, стараясь передать красками и движениями кисти древнюю энергию тех мест. Когда летом приехала Ирка, он первым делом повел ее на чердак и показал свои работы, и она молча смотрела, а потом заплакала.
Этим летом на море их отношения изменились. Ирка превращалась в девушку, у Алика начинал ломаться голос. Они бы уже не стали ползать в зарослях паслёна, да и шкетов не было: Колю, сына обожаемой, горько оплакиваемой подруги, взяла на лето тетя Люся и вместе с Асей увезла
