Исток. Южнорусская школа поэзии. Виктор Летцев
Чтение книги онлайн.
Читать онлайн книгу Исток. Южнорусская школа поэзии - Виктор Летцев страница 4
Еще незримое…
Знание
Знаю я ярость и мощь твою
когда ты обрушиваешься внезапно…
Знаю любовь твою
что расщепляет мозг
расплавляет сознание
Знаю гнев твой
что вздымается кровью
от лживого слова…
знаю тяжесть твою…
Знаю все твое
и этого довольно…
[Всё во всем]
Это ты расщепляешь
замыкающиеся в темном
Это ты связуешь
рассеянное в сомнении
Это ты прорастаешь
в опустевшем сознании
Это ты мучительно прорастаешь
в замкнувшемся самосознании
Это ты светло прорастаешь
в больном сознании
Это ты неожиданно отступаешь
и отвращаешься…
память неожиданно отступает
и медленно отступает жизнь
Это ты объемлешь всё
Это ты прорастаешь во всем
Это ты всё во всём
«А душа все летает туда…»
А душа все летает туда,
И дрожит, и под окнами бродит,
Будто тать в ожиданье суда,
Где последняя ночь на исходе.
Разве можно так больно любить?
Разве свет не повинен смежаться?
Говорят: нужно память убить.
Что мне в том? Нам уже не расстаться.
Нам уже не проститься с тобой.
Это будет без времени длиться.
Выжжет сердце. Скрестится с судьбой.
И умрет. И опять возвратится.
Загадка
Ни журавль, ни синица,
А доволен сам собой,
Хорохорится, ершится,
Побродяжка городской.
Сердобольная жилетка,
Да опасливый зрачок,
С ноготок грудная клетка,
Хвастунишка, дурачок.
Все б ему прыжки да прятки
По задворкам, по верхам.
С огольца и взятки гладки,
Сам встает, ложится сам.
День‐деньской одна забота:
Был бы цел да был бы сыт.
От призора, приворота
Сам себя заговорит.
Сам найдет себе горбушку,
Сам возьмет себе подружку.
Сам потужит‐погрустит,
Позабудет, посвистит.
«Горчайший мой собрат и друг…»
Борису Марковскому
Горчайший мой собрат и друг
Тишайший, ткущий под сурдинку
Созвучий вздорных полукруг,
Смятеннейшую паутинку,
Смотри! что лебединый крик
Звезда взошла в последней трети,
Скорбит пред вечностью старик,
А белый ангел двери метит.
И твердь сдвигается дрожа,
И вширь ложится книга жизни…
Семижды имени бежав,
Душа откроется на тризне.
В последней, смертной наготе
И прямоте. Крыла расправит…
И нам земные