его назвал Ротор.
Я останавливаюсь. Все чувства слегка притупляются, расплываются в тумане. Я оглядываюсь на дом Ротора, не в силах отогнать нелепое чувство, что уже бывал там до сегодняшнего вечера.
Эйбрахам поскуливает, неотрывно глядя на меня блестящими глазами, внимательными и всезнающими.
Курт гладит пса по голове и начинает тихонько говорить, так что я едва слышу:
– Как-то прошлой весной отправился я в поход к Голодной скале, там все очень прилично устроено – с гидами, верховой ездой и винодельческой фермой, – но мне-то это ни к чему, верно, Эйб? Нет уж, господа хорошие, хуже нету, когда природу вот так причесывают. – Я неподвижно стою на газоне напротив чужого дома и слушаю, как его хозяин рассказывает своему псу: – В общем, я схожу с трассы, чтобы без экскурсовода побродить, и набредаю на эту пещеру. Не туристическую, с красивым водопадом, указателями и прочей мишурой, а просто пещеру. Темную, сырую и жуткую, как сама преисподняя. Ну, тебе ли не знать, какой я любопытный варвар. Хватаю я палку наперевес и забираюсь внутрь. Как по мне, что за радость без испытаний, какой толк в жизни без риска? Я решил рискнуть и пройти испытание, и уж поверь, так я и сделал. И знаешь, кого я встретил в пещере? Хочешь – верь, хочешь – не верь, Господа всемогущего! Вот такие чудеса. И знаешь, что Господь мне сказал? – Медленно, с расстановкой, Курт делает последнюю затяжку и втаптывает в землю окурок. – Он сказал мне выйти на свет.
Дорогу домой я едва фиксирую, то и дело погружаясь в свои мысли, и в движении нет ни радости, ни внутренней ценности, только растерянность.
Когда я входил в дом Ротора, Эйбрахам был колли.
Когда я вышел, он оказался лабрадором.
16. той ночью во сне я дрейфую под потолком
Я просто зависаю наверху, как призрак самого себя, и гляжу вниз на собственное тело, спящее в чужой постели. Рядом с кроватью лабрадор Эйбрахам постоянно лает, но это беззвучный, ритмический и немой лай. В комнате есть еще кто-то, он стоит в противоположном углу лицом к стене, мокрый насквозь, будто только что выбрался из бассейна. Под ногами у него собирается лужа воды, но я вижу только его темноволосый затылок, и каждый раз, когда человек поворачивается ко мне, время ускоряется, пока он снова не оказывается лицом в угол. Воздух закручивается, как невидимое торнадо, и вдруг всюду цвета. Такие яркие, что на них больно смотреть: ослепительные вихри густо-розового, бирюзового, лилового, едко-зеленого и голубого, желтого. И в сияющих завитках цвета из стен начинают проступать буквы: сперва «А», потом «Н», затем «Т»… наконец, целая череда разных букв всех форм, они плавают, кружа по комнате в полном беспорядке, пока постепенно не складываются, одна за другой, в два слова, которые поднимаются к потолку и застывают у меня перед носом: «странные увлечения».
А внизу, в постели, мои веки вздрагивают, и вдруг я уже снова в собственном теле, то ли очнулся, то ли еще нет, охваченный сном и острым желанием пробудиться.
5:37
