Уж больно любил последний поесть, отрабатывая завтраки, обеды, ужины по полной программе. Надо было попробовать воспользоваться подобным обстоятельством.
– Всё это, конечно, очень даже неплохо. Но поздновато уже. Пора бы и домой.
– Так ведь я же и не задерживаю, – засуетился Сидор. – Ясное дело: детишки плачут гурьбой, понимаешь ли. Жёнушка ждёт не дождётся своего ненаглядного, семьдесят семь на двадцать два.
– Тысяча шестьсот девяносто четыре. Ты, Сидор, не иронизируй, не надо. Забыл, наверное, что на дворе масленица. А какие блины меня ждут дома, если б ты только знал – пальчики оближешь. Хошь – с маслом, хошь – со сметаной, а хошь – с чёрной икрой. Возьмёшь этак блинчик пухленький, румяненький, горяченький, положишь себе на тарелочку и смотришь на него, подлеца, да этак пристально, со смыслом, покуда глаза не заболят. Потом маслицем его топлёным, горяченьким смажешь, поверху икорку этаким не тонким слоем пустишь. Скатаешь всё это в трубочку…
– Скажешь тоже – чёрной икрой на блины да в наше-то нелёгкое время, – засомневался Сидор.
– А мне намедни двоюродный брат с Сахалина прислал аж три килограммовые банки кетовой икры. Так вот, значит, скатаешь блин с икрой в трубочку и так смотришь на него пристально, пальцами в воздухе играешь и облизываешься. Потом рука начинает тянуться – сама собой, разумеется, – к запотевшему графинчику с водочкой, да так, что аж внутри что-то сначала защемит, а потом щёлкнет. Налил, значит. Мысленно кому надо хвалу воздал, и, понимаешь ли, хлобысть, то есть – туда её родимую, и ждёшь пока она не расползётся по всему нутру. А как расползлась, то тут уж не зевай, а быстренько приступай к блинчику с икрой. В рот его ложишь, подлеца, этак степенно, с расстановкой, откусываешь, а он у тебя во рту так и тает, так и тает. И ничего ты с этим не поделаешь. Дальше – больше…
– Ты прав, Никифор, уже поздно, – не дал договорить Сидор, заторопившись вдруг домой. – Иди, одевайся. Ждать тебя буду у выхода.
Через пять минут оба шагали по заснеженной улице. Вечер выдался безлунным, но всё небо было усеяно звёздами. Под ногами похрустывал снежок, куда-то торопились прохожие.
– С душевным удовольствием, благоговением и теплом вспоминаю, как в прошлую масленницу был приглашён к Елистрату Хайбýдэ, отужинать. Ты его должен знать. Великий меценат по части гастрономических услуг и культуры застолья. Такой скромный, приветливый, гостеприимный. Душка! Благодарю его, мол, большое историческое вам за это спасибо, а он мне: «Господи! Да ладно, чего уж там!»
– А он, случайно, не родственник нашего завхоза? – спросил Сидор.
– Ну да! Такой же родственник, как ты нашему сантехнику троюродный дворник. Так вот, чего только на столе у него не было. Публика всё изысканная, страх как любит что-нибудь этакое. Водит он меня вокруг стола на манер гида, понимаешь ли, и рассказывает. Вот, мол, маринованные угри с маринованными огурчиками. А вот, на блюдечке, сыр фламандский со слезой. Рядышком
