я, то, наверное, говорить бы не смог: меня судорогой свело, в горле застрял комок. А Юрка уже кричал:
– Здравствуйте! Можно Мухитдина Инамовича? Это из Нью Йорка, Юра Юабов…Вы слышите меня? – Он замолчал, вслушиваясь, и по его напряженному лицу видно было: слышно очень плохо. Потом он что-то пробормотал и повесил трубку.
– Нет его, уехал. В Мекку, на Хадж. Будет через месяц-другой…
У меня начался приступ бешенства. Я ругался. Я пнул ногой телефонный столик. Я голову готов был разбить о стенку.
– Успокойся. – прикрикнул на меня кузен. – Чего психуешь?
– Успокойся… Двадцать первого мая должна быть операция! Что же мне делать? Что? Самому решать? – В отчаянии кричал я.
Да, до операции, назначенной онкологом в госпитале, оставалось всего три недели, а самый главный вопрос не был решен: делать ли эту операцию до консультации с доктором из Намангана, а потом уже ехать к нему или отказываться от операции до встречи с доктором – и ждать этой встречи месяц, два, три. Ждать, ждать, ждать. Что может быть тяжелее ожидания? Да еще такого страшного. С риском опоздать.
Вот что предстояло мне решать. Именно мне. Потому что мама была готова на все. Кажется в первый раз она вот так, словно ребенок, вручила мне свою судьбу, покорно и безвольно ожидая моего решения.
А я метался.
Онколог настаивал на операции.
– Пока хотя бы облучите – уговаривал он меня при очередной встрече. – Опухоль уменьшится, мне будет легче оперировать…
– Не соглашайся – заклинал меня Юрка. – Радиация, как и химия, поражает не только канцерные клетки, гибнут и здоровые… Кончится тем, что лекарь откажется от лечения!
Я снова мчался к онкологу, я решил откровенно рассказать ему о наших надеждах, об этом странном лекаре, в арсенале у которого имеется телячий навоз.
Доктор Пэйс, смущенно глядел на меня поверх очков.
– Я ничего не знаю об этой науке. Но я – человек фактов. Где доказательства?
– Доказательства? А спасенная жизнь – разве это не доказательство?
Доктор Пейс покачал головой.
– Ты видишь тех, кто выжил. А те, кто не выжил – о них ты знаешь? Сколько их было?
Я действительно не знал.
Я не мог больше спорить – с врачом, с самим собой, со своей болью.
– Мама – сказал я – будем делать операцию. А потом к травнику поедем. Согласна?
– Как скажешь, так и сделаем – тихо ответила мама.
Стояло теплое майское утро. Больничный зал ожидания с полукруглым окном во всю стену торцовой части здания был залит солнечным светом. Маленькие диванчики, журнальные столики. Тихо, уютно, очень уютно. А за окном – почти та же мирная картина, что открывалась мне из приемной онколога в тот проклятый день. Зелень, машины, люди, торопливо идущие ко входу в госпиталь… Торопятся. Все торопятся. Вот бегут доктор в голубом и медсестра в белом халатах. "Наверно, спешат отсечь
