Иван Царевич свой сказ. – Все тужилась, тужилась и вдруг…
– Ба-бах! Яйцо выпало – и всмятку! А от Рябы одни перья остались, – закончил вредный мальчишка и поднялся с травы. – Пошли домой, – потянул он за рукав сестру.
– Не пойду! – уперлась кроха, выдрав из чумазых пальцев рукав и поправив его. – Ты мешаешь дяде Ивану сказывать.
– Ну и… черт с вами, – мальчишка отошел подальше, встал спиной к Ивану Царевичу и уставился вдаль.
– Мы слушаем, дядя Иван, – кивнула кроха. – Продолжайте.
– Так вот, – пожевав губами, продолжил Иван Царевич, косясь на мальчишку, – тужилась она, тужилась и вдруг – яйцо!
– Я же говорил, – презрительно хмыкнул мальчишка, не оборачиваясь, и сцепил руки за спиной. – Золотое.
– Серебряное! – повысил голос Иван Царевич.
– Ух ты, – обрадовались дети, – и вправду новая сказка.
– Фи! – сказал мальчишка, но при этом выставил правое ухо.
– Обрадовались дед с бабкой: наконец-то яичницу поедят.
– И правильно, – поддакнула кроха, – на что это серебро.
– Вот дуреха! – хохотнул мальчишка. – Да на него можно тыщу яиц накупить, или даже мильён.
– Не мешай! – одернула его сестра.
– Обрадовались, значит, схватили яичко, положили на тарелку и давай его колотить чем ни попадя. Дед кулаком бил-бил, всю руку себе отбил. Бабка скалкой била-била, да только обломала ее всю. Пришла внучка и давай яйцо мисками да горшками колотить – всю посуду поуродовала-помяла, а яйцо целехонько. Позвали кошку. У кошки, как известно, острые и крепкие зубки. Грызла она то яйцо, грызла, да только все зубки себе пообломала. Притомились они, расселись на лавке, смотрят на злополучное яйцо и не знают, что с ним делать. И тут прибежала мышка, хвостиком махнула и – хрясь! – хрустнул хвостик. Огляделись тогда все они по сторонам: в доме бардак – не приведи господь. Все разгромлено, целого осталось – кот наплакал, и разревелись они. Плачет бабка, плачет дед, нянча отбитый кулак, плачет кошка – куда ей теперь без зубов-то, – плачет внучка, не в чем кашу боле варить да тесто месить.
– А мышка? – всхлипнула кроха. – Мышка что?
– Мышка тоже плачет, хвостик веточками обложила, тряпочкой замотала и плачет горючими слезами. Одна курочка Ряба сидит в своем уголке и посмеивается – на чужое яйцо не разевай роток.
– А-а-а! – заголосили дети, утирая слезы. – Мышку жалко!.. А мне кошку, кошечке ведь больнее… Мышке больнее!.. Нет, кошке!.. Чего привязался со своей драной кошкой?.. А чего ты со своей облезлой мышкой?..
Бац!
Хрясь!
– А-а-а! Дядя Иван, а Микола дерется!
– А чего она… со своей мышкой привязалась?
– Ну, тихо вы, тихо. В общем, я там тоже был, кой-чего пил…
– По ногам текло, – влез мальчишка, ехидно оскалившись.
– Цыц, ты, охламон! – погрозил ему Иван Царевич. – В общем, вот и сказочке конец, а кто слушал молодец! Все, можете идти по домам.
Ребята
