ненадолго. Снова нужно возвращаться в патрули и в наряды, собрать и захоронить тела, починить все то, что было разрушено или сломано за время боя.
Иннокентий тоже вспоминает про свой долг, очнувшись в окопе. Пустой мираж вдруг рассеивается, перед глазами все еще эти взгляды солдат, вернувшихся из боя, разочарованные и злые, все еще смотрят… но мысли отвлекаются на дела.
Юноша торопится вернуться на пост, схватив винтовку. Он спешной походкой идет к палатке командира, готовится снова встать на дежурство, но возле палатки останавливается и застывает.
Лейтенант, долго провозившийся с указаниями солдатам, как раз в этот момент приводит к своей палатке сержанта. Дядя Коля, мужичок с улыбчивым лицом, зачем-то тоже оказывается здесь. А прежде, чем Иннокентий успевает подойти ближе, он видит, как лейтенант, взяв дядю Колю за плечи, ставит его на место, где прежде стоял юноша.
Второй дежурный, увидев лицо Иннокентия, даже злобно улыбается. Юноша не сдерживается, подходит ближе и решается обратиться к офицеру, к единственному во всей роте человеку, который хотя бы не глядит с ненавистью и презрением.
– Товарищ лейтенант? – робко зовет Иннокентий. – Сейчас же… сейчас мое дежурство….
Лейтенант вздыхает, но глядит строго, подступает немного ближе, всего на полшага и спокойно, в привычной, суровой не по возрасту манере, отвечает:
– Мне нужны солдаты, которые могут стрелять.
Иннокентий застывает. Офицер заходит в палатку, следом за ним проходит сержант, но встает на пороге, глядит вслед Иннокентию, уходящему с поникшей головой, и вдруг не дает лейтенанту заговорить, опережая его намерение.
– Все-таки, молодой ты еще, лейтенант, – говорит он. – Дурак еще.
Лейтенант резко оборачивается.
– Стоять! – заявляет он уверенно, громко, но без истерик и криков. – Смирно.
Сержант игнорирует, только взглядывает на офицера, а потом вздыхает, разворачивается и уходит из палатки.
Лейтенант, опешив от таких вольностей, мгновенно выхватывает из кобуры пистолет и идет следом. Он выходит из палатки, не имея четкого плана и намерений, но не собираясь позволять обычному сержанту так обходиться с офицером, с непосредственным командиром. И не из-за офицерской гордости, а лишь потому, что на войне такие вольности могут обернуться не простыми неприятностями, а целым поражением.
Достав пистолет, лейтенант держит его у бедра, сохраняя в качестве последнего аргумента, но едва он выходит из палатки, делает лишь шаг, заметив, в какую сторону направляется сержант, как тут же за руку осторожно берет один из караульных.
– Товарищ лейтенант! Да погодь! Куда торопишься?
Офицер поворачивается к дяде Коле, и резким взмахом руки отбивается, смотрит в лицо, но отвечает спокойно, хотя и выглядит так, будто готов взорваться от малейшего недовольства.
– Тебя кто обращаться
