то они били меня, чем попало. Кто руками, кто ногой ударит, а кто прикладом, да так, что икры из глаз летели. И всегда гоготали как звери. Это они так развлекались.
Дед скрипнул зубами, и в глазах у него была такая ненависть, что мне стало жутко и страшно.
– Я падал, вставал, меня снова били, я снова падал и вставал. Меня спасло то, что я был здоровый и сильный, – продолжал дед, – иногда хотелось лечь и умереть. С трудом преодолевая головокружение и тошноту, я шёл, а значит, был ещё жив. На опушке леса, нас всех пленных построили. У меня голова, руки всё было в крови от побоев, рана ещё сочилась. Боли я уже не чувствовал, а была страшная жажда. Во рту у меня пересохло, а в глазах плыли чёрные круги.
– Как напьюсь, отдохну и убегу, – думал я. А куда бежать с прострелянной ногой я не понимал. Большинство пленных были ранены и все были мне не знакомы. Немецкий офицер на ломаном русском языке спросил, есть ли среди нас командиры и комиссары. Никто не вышел. Потом он спросил, есть ли среди нас евреи, юде, все молчали. Офицер, молча, прошёл по рядам и сам выбрал человек пятнадцать похожих на евреев. Среди выбранных были не только евреи, но и смуглые пленные других национальностей. Всех их отвели в сторону и расстреляли из автоматов на наших глазах.
Нас колонной погнали на запад. Если кто из пленных отставал или падал, их тут же пристреливали и бросали на дороге. Мы подходили к речке. Немецкие танки и машины взбаламутили воду, и она была коричневой от грязи. Но мы её пили и пили. Я весь окунулся, и мне стало легче.
Вечерело, мы шли уставшие, измученные и голодные. Вскоре нас остановили, отвели от дороги и выдали лопаты, и заставили копать большую яму в рост человека. Через несколько часов мы её выкопали и нас, кто работал на верху, потолкали в яму. Мы поняли, что это наш ночлег и чтобы мы не смогли ночью убежать. Два охранника нас охраняли, а остальные всю ночь пили шнапс ели и горланили песни по-немецки.
К утру человек двадцать или тридцать умерли от ран и побоев. Нас заставили, кто остался живой, их закопать в вырытой яме. А тех, кто ещё был живой и не смог выбраться и идти, тоже закапали живьём вместе с мёртвыми. Мы слышали стоны крики, но нас под дулами автоматов заставляли закапывать. Кто не делал этого, пристреливали.
Потом нас погнали дальше, и так продолжалось трое суток. Шли мы медленно, но немцы никуда и не торопились, они просто над нами издевались и получали от этого удовольствие. А пили мы тогда, когда на пути у нас попадалась какая-то вода. По пути к нам подстраивали всё новых и новых пленных. Получался какой-то конвейер, на место умерших и расстрелянных пригоняли новых пленных, и количество нас практически не уменьшалось.
Мы очередную ночь сидели изнурённые и голодные в новой яме и вдруг нам туда немцы бросают разрубленную дохлую корову. Что здесь началось. Мы кинулись на эту дохлятину и рвали мясо зубами и когтями. Мы просто обезумели от голода и рвали мертвичатину, стараясь хоть что-то съесть. Это было что-то страшное. А немцы, видя
