вы с неудач полысели,то, синьоры, не будьте
разинями —
вы купите себе полицейского:
замечательного, резинового.
Бейте,
плюйте,
пинайте,
тычьте,
а когда его так поучите —
облегченье хотя бы частично
в этой жизни треклятой получите».
«А резиновых членов правительства,
вы скажите, у вас не предвидится?»
«Обещать вам даже не пробую.
Сожалею, синьор, —
все проданы».
«Руки прочь,
руки прочь
от Вьетнама!
Бросим стирку нашу,
дочь,
как-никак,
я мама.
Ну за что они бомбят
тех детишек —
вьетнамят,
или все бездетны,
или врут газеты?»
«А я – плевал я на Вьетнам!
Мне бы – тихо жить.
Мне – заплатку бы к штанам
новую пришить!»
«Синьор сержант,
синьор сержант,
у Пьяцца ди Эспанья
искала я себе сервант
и секретер для спальни.
И вдруг – витрина,
в ней кровать,
а на кровати девка,
в чем родила, конечно, мать,
лежит и курит дерзко.
А рядом с девкою лежат
кальсоны чьи-то сальные
и сверх того, синьор сержант,
пустые…
эти самые.
А над стыдобищем таким
написано:
«Скульптура».
Синьор сержант,
спасите Рим
и римскую культуру!»
«Рим спасти, синьора, сложно…
Что поделать —
молодежь!..
А что можно,
что не можно, —
в наши дни не разберешь».
«Стриптиз наоборот
сейчас у нас в новиночках».
«Что это за штуковина?»
«А делается так:
выходит, значит, дамочка,
лишь бляшечки на титечках,
а после одевается,
и в этом – самый смак».
«Старо…
На сцену жизни
все выползают голыми,
а после одеваются
в слова,
слова,
слова,
но
