да чего вы, душечка? – снисходительно засмеялся Вмержов, отхлёбывая пива и утирая образовавшиеся от пены усы. – Страх отнюдь есть не слабость. Страх есть головокружение свободы. Так сказал великий Киркегард. Экзистенцьялист истинно свободен и, в конечном счете, не боится вообще ничего.
Катенька закурила и томно поглядела из-под густых ресниц на лысеющего уже Вмержова.
– Так вы, стало быть, экзистенцьялист? – спросила она, произнеся последнее слово на манер собеседника.
– Экзистенцьялист ли я? – удивился Вмержов и пожал плечами. – Ну почему нет? Всякий честный человек, по-моему, экзистенцьялист.
Попили ещё пива. Катенька курила, переминалась на высоких своих каблуках и пустым взором оглядывала прохожих. Вмержов смотрел на неё с плохо скрываемым вожделением. Из привязанной к дереву колонки, дребезжа, разлетался по окрестностям хриплый шансон.
– Мне жить негде, – призналась Катенька, потупив взор. – Если бы вы, Леонид Павлович, мне в какой-то мере могли…
Вмержов поперхнулся пивом.
– У меня жилплощадь занята, – смущённо пробормотал он, – но я могу арендовать вам номер в какой-нибудь гостинице.
– Ах, ну нет, это ведь такие траты, – из вежливости не соглашалась Катенька. – Я как-то ночевала в зале ожидания, так что ничего страшного. А наутро у меня поезд.
– Нет, нет, даже не думайте! – решительно сказал Вмержов. Он вынул старый бумажник, как будто ещё советского покрою и дрожащими пальцами отсчитал несколько купюр. – Возьмите, возьмите, это меньшее, что я могу для вас сделать. Вы были лучшей ученицей на потоке, вы подавали надежды…
Катенька, покраснев, взяла деньги, убрала в сумочку. Её лицо мгновенно одеревенело и подёрнулось патиной безучастности ко всему происходящему. Она отпила ещё пива, а затем с насмешкою поглядела на Вмержова.
– Так, стало быть, вы теперь женаты?
– Нет, – ответил Вмержов.
– Аа, с мамой живёте? Как и десять лет назад, – недобро хихикнула Катенька. – Хорош же вы экзистенцьялист!
– Нуу… – пробасил Вмержов, тушуясь, – строго говоря, вся эта внешняя атрибутика не имеет прямого отношения к философии. Можно…
– Строго говоря! – перебила его захмелевшая Катенька. – Вы мне эти ваши философские изыскания бросьте! Заливали в уши четыре года: мир как воля, бытие и ничто. А там, на улице – она потыкала в воздух указательным пальцем с плохим маникюром, – другая жизнь!.. Другая! Вы даже не представляете! – она разрыдалась.
Вмержов полез к Катеньке через стол, попытался её обнять. Она вырвалась. Закричала:
– Да что вы знаете о жизни? Живёте себе по наезженной, хоть бы что изменилось, – она с презрением обвела глазами летнюю площадку с её редкими посетителями. – У вас даже вон свитер тот же, что десять лет назад! Вы его хоть стирали раз?
– Стирал…
– Стирали! Обложились своими книгами и думаете,
