рыжей руке,отдающей мастикою,
часы на браслете из платины тикают.
Вот как алхимики наши маститы —
делают
платину
из мастики!
Директор хозяйственного магазина,
ты прешь в «мерседесе» неотразимо.
Поставь колпаками к нему самоделки —
тобою припрятанные тарелки,
японские,
с видами Фудзиямы,
из тайной твоей подприлавочной ямы.
С кассетной нэпмановской Одессой,
с аэрофлотскою стюардессой,
с усмешкой кривой
надо всеми и всем
ты катишь надменно
на Бони Эм.
В квартире твоей стоят,
нечитаемые,
как мебель души,
Пастернак и Цветаева.
Зачем же ты отнял их
у студента,
еще никогда не вдыхавшего «Кента»?
В стране
Толстого и Достоевского
ты вырос в гиганта,
торговец стамесками?
Будь проклят,
алхимик и лжечародей,
строитель страдающих очередей!
Могли ли представить Рублев и Радищев,
что ты на их прахе,
подонок,
родишься?
И разве матросы шли с песней на Зимний,
чтоб ты властвовал в хозмагазине?
Директор хозяйственного магазина,
мастика историю
не погасила,
не склеил историю
спрятанный лак.
Ее не зажмешь
вместе с взяткой в кулак.
И встанет
над миром торгашеским,
чуждым
эпоха
с карающим классовым чувством!
Киоск звукозаписи
Бок о бок с шашлычной,
шипящей так сочно,
киоск звукозаписи
около Сочи.
И голос знакомый
с хрипинкой несется,
и наглая надпись:
«В продаже Высоцкий».
Володя,
ах как тебя вдруг полюбили
со стереомагами
автомобили!
Толкнут
прошашлыченным пальцем
кассету,
и пой,
даже
